— Она охотится на птиц, так что не совсем. Иди сюда, Птичка, — говорю я.

Собака не отходит от Айви.

Женщина наклоняет голову слева направо, гладя шерсть животного.

— Как птичка Твити8? Она вроде желтая.

— Помесь сеттера и бернской горной собаки.

— Может, и лабрадора тоже?

— Может быть. Я нашел её. — Глажу ее мягкую шерсть.

— Это неправильно. У нее должно быть другое имя. Хм. Например, Красотка или Милашка.

— Она Птичка.

— Почему? — спрашивает Айви.

У меня такое чувство, что она не отстанет, пока я не объясню, поэтому прекращаю разминать картофель и приседаю перед животным. Все внимание обычно приковано к голове собаки, но я поглаживаю бока ее шеи — ее любимое место. Ее веки становятся тяжелыми, она опускается, а затем переворачивается. Когда продолжаю чесать Птичку, ее уши поднимаются и застывают, напоминая два крыла.

— Когда я нашел ее, у нее была редкая шерсть. Клочья вокруг ушей были спутанными и грязными. Вскоре я обнаружил ее сладкое местечко вот здесь. — Я все еще почесываю, демонстрируя. — После того, как привел ее в порядок, и она снова стала здоровой, шерсть наполнилась, а ее уши стали такими забавными… — Я подавляю улыбку, не желая впускать эту незнакомку в нашу жизнь. Ту, которую я построил у этой горы. Которую разделяю с лучшим другом человека, потому что именно так я хочу, чтобы все оставалось. Достаточно того, что весь клан Коста вторгся в мою отшельническую жизнь волка-одиночки.

Айви, должно быть, заметила мою мимолетную улыбку, потому что она говорит:

— У тебя к ней нежные чувства. А я уже начала думать, что ты Снеговик Фрости9.

Хрюкаю в ответ. Вернувшись в кухню, я заканчиваю готовить ужин — картофельное пюре, салат и оленину.

Айви возвращается к камину и смотрит на пламя. Она молчит, и я предполагаю, что женщина снова заснула.

Наконец, я могу сделать глубокий вдох.

Когда мясо готово, я ставлю тарелку для нее на дальнем конце стола и тихонько зову:

— Ужин готов.

С удивительной быстротой Айви вскакивает на ноги и садится за стол.

Я усаживаюсь на другом конце, давая понять, что хочу сохранить дистанцию. Она произносит тихую молитву, а затем приступает к еде. Я успеваю откусить всего несколько кусочков, когда ее тарелка пустеет.

— Что это было? Было очень вкусно, — говорит она, вытирая рот салфеткой.

— Дичь.

— Э-эм, а что это?

— Олень.

Она задыхается.

— Как северный олень?

— Нет, как обычный олень. Я убил его на охоте и разделал его. Мне хватит до следующего сезона.

Айви отодвигает свою тарелку.

— Картофель и зелень тоже сам вырастил, если тебе интересно.

— Спасибо. Я была голодна.

— Скорее оголодала.

— Да. Длинный день. Чуть не умерла. — Она откидывается в кресле.

Даже отсюда я вижу, как дрожит ее челюсть, словно события этого вечера настигли ее.

Я не могу позволить этой женщине плакать в моем доме, но и не могу выгнать ее. Вздыхаю, когда реальность вступает в свои права, и принимаю тот факт, что Айви придется остаться на ночь.

— Ты можешь принять душ, — говорю я после некоторой паузы, в течение которой смиряюсь с тем, что она останется здесь.

На ее полных губах появляется медленная улыбка, словно ей требуется много усилий, чтобы отогнать потрясения за день и, возможно, печаль.

— Это было бы здорово. Вау. Спасибо. Правда.

Я кладу салфетку рядом с тарелкой и поднимаюсь.

— Пойдем. Я покажу тебе, где ты можешь остановиться.

— Позволь мне сначала помочь прибраться. Это меньшее, что я могу сделать, раз уж ты приготовил ужин.

— Это необязательно.

— Даже если это на одну вынужденную ночь, я намерена выразить свою благодарность за твою помощь, — говорит Айви.

Ничего не ответив, потому что не хочу, чтобы мы проводили вместе больше времени, чем нужно, я иду по коридору в одну из гостевых спален.

Я не могу не чувствовать близость Айви, когда она следует за мной. Как будто она боится снова заблудиться или все еще замерзла после пребывания на улице и надеется впитать немного моего тепла. Это заставляет мой пульс учащаться, как будто я пытаюсь убежать от нее… от желания, которое, как я думал, давным-давно оставил позади в городе.

— Можешь остаться здесь. Ванная там. — Я указываю на раздвижную дверь с кованой фурнитурой справа.

— Здесь прекрасно. У тебя очень красивый дом.

Я бросаю на нее многозначительный взгляд, вспоминая, что она потенциально может осматривать это место, чтобы ограбить.

Айви почти, но не совсем, закатывает глаза, как будто чувствует, куда ушли мои мысли.

— И здесь так тихо. Я к такому не привыкла.

— Так тихо, что я все услышу, — бормочу я, чтобы было вдвойне ясно, что никто не ограбит мой дом. Мое убежище.

— Если только мы с Птичкой не пара домушников10, тебе не о чем беспокоиться. И, честно говоря, думаю, она была бы оскорблена, если бы узнала, что ты думаешь так о такой прекрасной собаке.

Я почти улыбаюсь ее шутке — она могла бы вызвать смех. Но вместо этого контролирую выражение своего лица и сдерживаюсь.

Шагнув в комнату, я жестом указал на шкаф в ванной комнате.

— Здесь найдешь все, что тебе нужно. Мой брат Джованни недавно останавливался у меня. Как самопровозглашенный король гостеприимства, он оборудовал все свободные спальни и ванные комнаты предметами, которые, по его словам, понравятся гостям. Хотя я сказал ему, что гости меня не интересуют, — говорю я с укором.

— Понятно. Мне не рады. Тем не менее, я ценю это. — Её голос тихий, граничащий с оборонительным, как будто ее уже отвергали, выставляли из дома.

Что-то щемит у меня в груди.

— Постараюсь найти что-нибудь, во что ты сможешь переодеться, по крайней мере, пока мы не сможем постирать и высушить твою одежду.

— Спасибо, — повторяет она и останавливается в дверях.

Я медлю, не в силах оторвать взгляд. Очевидно, потому что не хочу, чтобы она прикарманила мыло для рук или другие предметы, оставленные Джио. А не по какой-то другой причине, связанной с тенью грусти, которую я хочу развеять или с соблазнительным телом женщины, к которой я хочу приблизиться, чтобы убедиться, что она в тепле. Никаких других причин.

— Кстати, как тебя зовут? — спрашивает она.

Мои брови рефлекторно поднимаются, как будто меня застали за чем-то непотребным. Моя мама отругала бы меня разными способами, если бы узнала, что я не представился и даже не проявил хотя бы толику гостеприимства по отношению к этой женщине. Она бы сказала все это