Мартин растерянно моргнул. Он и не собирался вызываться, просто еще не до конца понял, что происходит. Может, и попросил бы сэра Уилмота взять его с собой, успей он собраться с мыслями…

— Я же ваш оруженосец, сэр, — не сдавался тем временем Рори. — Даже если хромаю немного, но с Осенью ведь могу вам помочь! Меч наточить, кольчугу почистить, все прочее. Вы что, зря меня учили?

Рыцарь на секунду замешкался.

— Ну раз оруженосец, тогда метнулся и принес мое барахло! — рявкнул он. — И шлем не забудь! А потом Осень оседлаешь! Быстро!

Рори просиял и насколько мог шустро бросился выполнять приказ.

— И во время боя чтобы в сторонке стоял! — закричал вслед сэр Уилмот. — Нет, вообще в обозе чтобы спрятался! Под телегой! И носа оттуда не казал!

Мартин все еще ошеломленно вертел головой по сторонам. Приглушенный ропот, испуганные, растерянные голоса, несколько женщин снова плакали. СэрУилмот что-то втолковывал жене и дочери; хищно скалящий зубы сэр Тойн прошел к выходу, так быстро, что длинные седые волосы развевались за его спиной.

— Слава небу, повеселюсь напоследок! На турнир не попал, хоть сейчас душу отведу. Стими, Дермид, созывайте остальных и за мной! — орал он. — Устроим гоблинским отродьям…

Перекрывая все остальные звуки за стенами башни загрохотал гром, а в темных окнах полыхнуло ослепительно белым.

Дождь лил почти целую седьмину, а когда наконец перестал, небо все равно оставалось почти черным от затянувших его туч. Именно в этот день в Вересковицы вернулось ополчение, хотя многие сначала не поняли, что произошло. К замку подъехала крытая повозка, оттуда на раскисшую от ливня землю спрыгнули двое, осторожно помогли спуститься третьему и медленно, поддерживая его, повели к воротам. Минуту спустя надМшанами взвился истошный крик, пугая дремавших на стенах птиц. Кричала женщина, без слов, отчаянно и пронзительно. Его было слышно и внизу, в деревне; люди высыпали из домов, встревоженно переглядывались, спрашивали друг друга, что произошло, а крик все не прекращался, взлетал к темному небу и не таял в нем.

— Молния меня порази, это же… — проговорил кто-то за спиной у Мартина. Из ворот появились те двое, что приехали в повозке и стали спускаться по тропинке, ведущей к деревне. Один шел медленно, опустив голову, его руки висели вдоль туловища. Другой наоборот, жестикулировал и напрягал горло, стараясь перекричать голосящую женщину.

— Кара! — орал он. — Кара, бегом в замок! Господина привезли, он еле дышит! Ему все нутро отбило! Как бы не помер!

Мартин узнал его. Высокий, тощий как жердь, со светлыми, почти белыми волосами, которые постоянно висели, закрывая лицо как сосульки. Маркас, один из тех, кого сэр Уилмот забрал с собой, уходя к Серым холмам. Второй, с бородой и курчавой шевелюрой — Хеки. И женщину, которая все не умолкала, он тоже узнал. Нетта, мать Рори.

Обоих отвели в первый попавшийся дом, усадили поближе к огню, налили теплого питья. Хеки осушил свою кружку большими жадными глотками, уставился в пространство пустым взглядом и не отзывался, когда с ним заговаривали, поэтому его оставили в покое и столпились вокруг Маркаса. Тот наоборот, не пил, только сжимал кружку обеими руками, как будто хотел согреться, и беспокойно стрелял глазами по сторонам.

— Кто ж знал, что оно так вот обернется, — говорил он мягким, каким-то испуганным голосом. — Нам сначала вообще сказали, что ничего делать не придется, что баронские дружины сами справятся, а мы, ополчение, так, на подхвате будем. Потом, как на побережье пришли, говорят — гоблины в монастыре засели, так вы только ворота вышибите, а там уж дружинники все остальное сделают. А чем ты ворота вышибать будешь, лбом? Я слыхал, мы должны были у Серых холмов еще какого-то барона ждать, он вроде с собой таран вез, или камнеметы, стену проломить. Не дождались, приказали выступать без него. А все равно потеряли день, пока искали, где у них там хоть какой завалящий лесок растет, чтобы деревьев нарубить, а стволы вроде как вместо таранов использовать. Первыми к воротам погнали каких-то мужиков, вроде из местных. Те долбанули раз, другой, а потом из монастыря, сверху откуда-то, как прилетит камень, с меня где-то размером! Ствол в щепки, троих этим камнем пришибло насмерть, еще двоим руки-ноги переломало… — Маркаса передернуло. — Все орут, кровища льется… А потом нашим ребятам говорят, мол, вперед, выносите ворота. Его милость барон говорит, не бойтесь, мол, вас лучники прикроют, не дадут им высунуться. У меня поджилки затряслись, а что делать? Стали мы дурой этой в ворота колотить, и вроде даже как действительно лучники им прицел сбивали, потому что еще несколько камней прилетели, да все мимо. А потом…

Он трясущимися руками поднес кружку с дымящимся питьем ко рту, но так и не сделал ни одного глотка.

— Ворота сами распахнулись, и эти твари как ломанутся! Один, самый здоровый, впереди, с боков его двое прикрывают, за ними еще четверо… Мы струсили, врать не стану, а кто бы не струсил? Эти орут, с клыков пена летит, секирами и дубинами этими своими машут! Мы врассыпную, кто успел, а кто нет, вроде Никэла и Джокки, там у ворот и полегли. Джокки в спину уже дубиной досталось, его в воздух подняло, шагов на пять вперед бросило, он и не встал больше. Сэр Уилмот сам к нам на помощь бросился, за ним баронские дружинники, так гады эти успели назад за ворота убраться. И так вот до вечера вроде как в игру дурацкую с гоблинами играли — наши пытаются ворота вышибить, они вылазку делают, дружинники кидаются в бой, а они огрызаются, огрызаются — и назад.

Наутро слух прошел, мол, ждем этого, с камнеметом, должен к полудню подойти. А гоблины тут как раз переговорщиков выслали. О чем они там разговаривали, не знаю, только наши довольные ходили, шептались, что вот, мозги гоблинам морочим, время тянем, а потом подвезут камнемет и как жахнем по ним! — он невесело усмехнулся. — Только не поверите, а не мы одни такие умные оказались. Подвезли эту дуру, гоблины ее увидели и сразу все наши требования вроде приняли. Дайте времени, говорят, до вечера всего, чтобы собраться и богам нашим помолиться, а потом все к вам безоружными выйдем и в плен сдадимся. Бароны и согласились, даже камнемет собирать не стали. А потом, день уже к вечеру клонился, кто-то как заорет — смотрите мол, в море! Мы глядим,