Шрифт:
Закладка:
Наш сосед Булат Окуджава
Первым к нам пришел Булат Окуджава. Я всегда робела Булата. И когда Юра сказал мне, что сейчас к нам заедет Окуджава, от огорчения, что дом наш пуст, даже сесть некуда, что у меня не то что ничего нет в холодильнике, но и холодильника нет, я заплакала. Поставила в центре комнаты табурет, накрыв его полотенцем, и нарезала хлеб с сыром. Больше ничего не было.
Вошел Булат в наш дом с подарком, оказавшимся драгоценным. Протягивает Юре маленькую, в ладонь, деревянную тарелочку, в центре которой резьбой сделан рисунок – домик, луна в небе, а в доме огонек горит.
Тарелочка Булата. Подарок нам на новоселье. Переделкино. Апрель 1993
– Это мне прислали политзэки из лагеря, – сказал он, – мечту о доме. А как вам, ребята, ваш дом?
Тут Карякин и говорит:
– Знаешь, Булат, а ведь это первый в нашей жизни дом. Встаю утром и щиплю себя за ухо – не приснилось ли.
– Я тебя понимаю. Сам так же щиплю себя по утрам уже шестой год.
Булат, будто зная о моих хозяйских прорехах, достал бутылку саперави. Так вот и встретили мы первое новоселье.
А тарелочку ту мы повесили на стенку большой комнаты, и стали вокруг нее появляться, как грибы, другие тарелочки. И наша коллекция все растет и растет.
* * *
Булата Шалвовича я увидела в первый раз в 1969 году в Ялте, а песни его знала и любила еще со студенческих лет.
В мае отправились мы с Юрой и его товарищами в турпоход в Крым. Восьмого мая спустились к морю у Гурзуфа и, естественно, потянулись на рынок в Ялту, впрочем, без гроша в кармане – ну хотя бы поглазеть. Глаза разбегаются, слюнки текут, а денег нет. И вдруг на плечо Карякина опускается чья-то рука. Юра оборачивается. Бог мой, Булат!
Юра был с ним немного знаком по Москве. В 1967 году (насколько я помню) его пытались исключить из Союза писателей, и Карякин, выступая в январе 1968 года на вечере памяти Платонова в ЦДЛ, назвал Булата Окуджаву, а также Коржавина, Неизвестного и Солженицына нашими гениальными современниками. Сказал, обращаясь в зал, где сидело очень много «искусствоведов в штатском»: «Сегодня вы их травите. А я вам предлагаю пари. Посмотрим, где будете вы через двадцать лет и где – они».
И вот – неожиданная встреча на ялтинском базаре. Булат пригласил нас на свой день рождения – 9 мая – в писательский дом в Ялте. А потом отвел Юру в сторону и очень просто сказал ему: «Похоже, у вас негусто с деньгами. А у меня сейчас есть. Вот, возьми, когда сможешь – отдашь». И протянул ему 300 рублей, по тогдашним меркам – целое состояние. Карякин растерялся и стоял как вкопанный, а Булат без лишних слов пошел, повторив: «Так завтра приходите».
Чуть в стороне от шумной Ялты, на пригорке в тенистом парке, находился писательский дом. Шли туда с некоторым волнением (мы тогда вообще не были завсегдатаями писательских Домов творчества). Поднимаемся по высокой деревянной лестнице, нас встречает сам Булат. Рядом с ним незнакомый, как мне показалось, немолодой рыжеватый человек.
– Познакомьтесь. Это мой товарищ – Константин Ваншенкин. Очень хороший поэт.
Признаюсь, поразило тогда это слово товарищ. Оно было настолько связано для меня с партийными собраниями и официальными бумагами, что я, по совковому невежеству, даже не задумывалась над его первоначальным добрым смыслом. Это потом часто слышала, как наш друг, замечательный писатель Юрий Давыдов, с которым нам посчастливилось соседствовать несколько лет в Переделкино, называл так своих друзей – серьезно, уважительно и тепло – «это мой хороший товарищ». Тогда же не поняла, но почувствовала, что Булат именно так употребил это прекрасное русское слово.
Быстро перезнакомились. Борис Балтер и его жена Галя (единственная, кого я знала раньше, моя коллега по Академии наук), невообразимо прекрасная Белла Ахмадулина, были и Фазиль Искандер с Тоней. Я очень оробела, увидев столько знаменитостей. И Булат, заметив мое смущение, повел нас с Юрой к себе: «Хочу вам что-то показать».
Ю. Карякин, Б. Окуджава и Ф. Искандер перед выступлением. ЦДЛ. 1986
Этим «что-то» оказались его короткие письма с рисунками, адресованные его сыну, маленькому Бульке. У меня тогда мелькнула мысль: «Какое же это счастье, если в детстве тебе папа каждый день пишет и рисует!» Не помню уж теперь, о чем рассказывал Булат сыну, только помню, что эти истории были «стра-а-а-шные» и смешные.
Потом все участники праздника как-то быстро приступили к делу: пили, говорили прекрасные тосты, читали стихи, куда-то разбредались, снова сходились. Все были молоды, прекрасны, талантливы. Непривычная к долгим застольям, я забилась в уголок и там заснула. А рано утром мы с Юрой улетели в Москву.
В памяти осталось ощущение сказки: изумрудное море; ослепительное майское солнце без тягостной летней жары; несколько обветшалый дом в зеленом парке; какие-то бесконечные анфилады комнат, куда разбредались все эти поразившие меня литературные знаменитости, чтобы потом снова собраться за общим столом и снова поднять бокал вина за Булата, за Победу. И сам Булат, как юный князь, изящен.
В Москве встречи с Булатом были не такими уж частыми. Встречались обычно в Центральном доме литераторов или в Театре на Таганке.
Никогда не видела Булата таким мрачным, как в день сороковин Володи Высоцкого. Вышел на черную сцену, весь в черном, и спел нам о том, как «черный аист на черную землю спустился».
Когда в мае 1984 года Булату исполнялось шестьдесят, он исчез из Москвы, не хотел никаких юбилеев. Однако энтузиасты из Клуба самодеятельной песни («каэспешники», как их называли) все-таки чуть позже вытащили Окуджаву на вечер в его честь, который состоялся в Клубе имени Горбунова. Был замечательный концерт. Булат сидел среди публики, даже не в первом ряду. Ни за что не хотел выходить на сцену. Но потом все же вышел и спел.
А потом мы собрались за скромным столом где-то за кулисами. Были близкие друзья, были те преданные ему молодые люди из КСП, кто умудрился сделать первое «самиздатское» собрание сочинений Булата Окуджавы. Этот подарок по-настоящему растрогал Булата.
И все же в тот
