Шрифт:
Закладка:
Но у меня оставался еще один вариант, о котором вряд ли подумал сэр Коэн. У меня был Хранитель, в чьи обязанности входило защищать меня и мою жизнь, а также официальный «жених», ответственный за мою честь. Впервые с момента нашей помолвки я усмотрела ее преимущество и с улыбкой на губах побежала в замок с намерением написать письмо милорду. Сэр Лаэн последовал за мной, и я на ходу сообщила ему о своих планах.
Закончилось тем, что мы с ним вдвоем написали довольно лаконичное, но весьма содержательное послание, в котором я изложила мотивы, по которым сэр Коэн вызвал меня на поединок. Я попросила у милорда разрешения на присутствие Анжея в качестве моего представителя на случай возможной замены участника. Отдельно я объяснила причины, по которым не могу обратиться с такой просьбой к принцу Дэниэлю. Ни к чему хорошему поединок с членом Совета привести не мог, а вот милорду предоставлялась возможность показать свою силу и продемонстрировать свою любовь ко мне тем людям, которых он желал видеть своими подданными даже ценой войны.
Ближе к полудню, как и было обещано, прибыли посланники от сэра То Ан Коэна с условиями поединка. Принц Дэниэль принял бумаги от моего имени и отделался формальными фразами о том, что условия будут рассмотрены в ближайшее время. Я же дошла до него только к вечеру, поскольку обсуждала с одним из членов Совета возможность финансирования моей «личной гвардии». И только столкнувшись с бюрократическим аппаратом, действовавшим в резиденции принца Дэниэля, окончательно поняла, что «бюрократы» одинаковы во всех мирах, независимо от расовых, политических и даже космических и вселенских отличий. Заполучив наконец-то бумагу, определившую размеры и порядок финансирования, и поставив на ней собственную подпись, я вздохнула с неимоверным облегчением и дала себе слово, что эта затея будет первой и последней в моей жизни.
Ознакомившись с условиями поединка, а они были совершенно стандартными — время и дата определяется мною, как определяется мой представитель, если я не пожелаю участвовать лично; условия относительно количества лиц, имеющих право присутствовать при поединке, также определялись мною; более того, сэр То Ан Коэн не настаивал на моем личном участии, но также ничего не сообщал о том, будет ли он участвовать лично или обеспечит явку своего представителя. И тогда я обратилась к принцу с закономерным вопросом — имеет ли право сэр Коэн до начала самого поединка не сообщать своему противнику имени своего представителя, как и сведения о своем личном участии. Дэниэль сразу уловил мою мысль:
— Полагаешь, он не станет участвовать лично?
Я кивнула в ответ. И он закончил:
— До начала поединка участники обязаны уведомить друг друга о своих представителях. Если замена одной стороны произойдет в день поединка, другая сторона вправе назначить новую дату. Это вопрос готовности к поединку, а не трусости или страха.
Меня успокоили его слова, и заполучив его письмо, адресованное моим пленником, я с чувством полного удовлетворения отправилась спать.
Новый следующий день был очень непростым для меня. Вытащив Та Лика из конюшен, куда его временно «упрятал» от греха подальше сэр Лаэн, я дала прочесть ему письмо принца Дэниэля, а затем закатила целую лекцию на тему: «Я не считаю тебя предателем».
Когда он встал передо мною, преклонив одно колено, в знак полного повиновения и преданности, я сказала ему то, что должна была сказать и сказала потом всем остальным.
Я сказала, что наши клятвы, как наши жизни, — они делают нас теми, кем мы являемся. Но над нашими клятвами и нашей честью есть иная — более высшая клятва. Земные клятвы мы даем своим правителям, своим избранникам, своим друзьям. Это наши обеты таким же людям, как и мы сами. Но есть клятвы и обещания, которые мы даем Богу и небесам, своей душе, силам добра. Они выше наших человеческих обещаний, потому что скреплены не нашей волей и не нашим выбором, а нашими жизнями, а иногда и нашей душой. Нарушить такие клятвы — все равно, что убить себя. И нет ничего страшнее живого человека с мертвой душой. Нет ничего страшнее, чем самому лишить себя жизни. Ради нашей души, во имя Того, Кому мы вверили ее, мы можем лишь жертвовать собой и своей жизнью, но не вправе убивать себя.
Я сказала Та Лику, а потом и всем остальным, что не считаю их предателями, потому что они действовали во имя цели, которую посчитали более высокой, чем собственные обеты принцу Дэниэлю и мне. Они нарушили клятву, данную мне и ему, но не нарушили обещания своего сердца защищать свой мир и свой народ от гибели и вымирания, ибо во мне увидели угрозу стране, народу и своему правителю. Они пожертвовали жизнями и своей честью и считали, что жертвуют ими не ради себя, а ради того, чтобы жили все остальные. И это не умаляло их честь в моих собственных глазах.
Я сказала, что их освобождение от клятвы верности принцу Дэниэлю, — это не проклятие и не смерть, а его дар им и доверие, оказанное мне. И, если они окажут мне такое же доверие, они получат взамен не просто новую жизнь, а мою преданность и мое собственное доверие. А еще я сказала, что не собираюсь требовать от них каких-либо новых обещаний. Единственное, чего я хочу от них — это веры в меня, несмотря ни на что. Что бы ни говорили обо мне, какие бы доказательства моего предательства не приводили, какие бы поступки я не совершала — все это не должно подвергаться их сомнению.
Я сказала, что хочу получить их сердца, их души, их веру в меня, и мне безразличны их обеты, данные мне, как принцессе Эльдарии. Я сказала, что хочу их преданности, как друг, но преданности безграничной…
Я оставила письмо принца Дэниэля этим людям, лишенным всего, что у них было, по воле принца и по моей просьбе. Я рассказала о мотивах своей просьбы и о своих намерениях создать личную гвардию. Я честно рассказала о том, что послужило причиной нашей помолвки с милордом. Я также рассказала, какой силой наделили
