Союз принимает советский строй внутренне, считая, что нерелигиозная власть есть лучшее условие подлинной свободы церкви. Союз принимает постановление II Поместного Собора об отношении к Советской власти, признает в ней силу энер-гизма и законность ее, так как она своим мотивом, как власть трудящихся, выставила нравственную квалификацию труда, улучшение быта широких трудовых масс, уравнение всех в обязанности трудиться и в праве на средний достаток жизни. Союз принимает цель революции — создать не одно платоническое, но бытовое братство в человеческом общежитии и рассматривает социализм как подход к этому укладу с внешней технической стороны. Однако, учитывая опасность уклона одних механических и экономических мер в сторону преобладания силы, т. е. этический полурелигиозный фактор, Союз одобряет декрет об отделении церкви от государства, видит в нем освобождение церкви от крепостной службы.

Государство заявляет этим, что оно не хочет ханжить, а от духовенства и религиозных аппаратов не требует полицейских услуг.

Исходя из декрета об отделении церкви от государства, Союз определяет положение культа в государстве на положении частного сообщества. Союз будет существовать на общих началах, дозволенных и зарегистрированных государственной властью.

Союз обязан принимать и исполнять все распоряжения государственной власти, не содержащие в себе отвержения религиозных принципов.

Союз приветствует разрешение свободной пропаганды, так как столкновение мнений рождает мысль.

Союз создает комитеты действия для возвышения морального действия религии и вызывает силы на состязание с антирелигиозной пропагандой».

(Известия ВЦИК, 1923, 17 июня, с.2.)

Эта декларация, написанная митрополитом Антонином в течение получаса, накануне опубликования, появилась на страницах «Известий» благодаря любезности редактора Ю.Стеклова, широко мыслящего, образованного человека, который уважал Антонина.

В этих заметках великого, хотя и часто ошибавшегося иерарха светит глубокая мысль, и идеалы, им сформулированные («Свободная независимая церковь в социалистическом государстве»), соответствуют религиозным чаяниям, пока еще далеким от осуществления и в наши дни[41].

Между тем идеи Антонина все больше входили в противоречие с повседневной практикой ВЦС, в которой руководящую роль играли теперь В.Красницкий и А.Новиков. А.Введенский в основном занимался в это время идеологическими вопросами. 20 июня он уехал в очередное турне с диспутами. В это время Красницкий, видимо, не без санкции Тучкова, решил покончить с Антонином.

24 июня 1923 г. он вошел в ВЦС с предложением «предоставить владыке долгосрочный отпуск для поправления здоровья». Антонин был, однако, не из тех людей, от которых можно отделаться таким образом. Он ответил настоящей обвинительной речью, в которой назвал Красницкого «подлым интриганом и рясофорным лакеем». Досталось и Введенскому, которому Антонин бросил обвинение в «моральном вырождении». О ВЦС он выразился как о «шайке короткогривых проходимцев», и заявил о своем близком разрыве с этой организацией. Обескураженные этой бурей члены ВЦС не сказали в ответ ни одного слова. Красницкий, который хотел обойтись без скандала, был смущен.

Однако ВЦС в заседании 24 июня приняло решение об освобождении Антонина от всех занимаемых им постов и увольнении его на покой. «Постановлением Президиума ВЦС от 25 июня с. г. митрополит Антонин уволен на покой от должности митрополита Московского и устранен от должности Председателя Высшего Церковного Совета», — сообщалось в циркуляре, разосланном по епархиям за подписями зам. председателя ВЦС Красницкого и управляющего делами Президиума Новикова.

ВЦС, таким образом, 24 июня 1923 года оказался обезглавленным. Красницкий, который стал хозяином положения, подыскивал сговорчивого иерарха в преемники Антонину. Ни он, никто другой не ожидали такого сюрприза, который последовал через два дня.

27 июня 1923 года в «Правде» и «Известиях» появился следующий документ:

«Постановление Верховного Суда об освобождении Василия Белавина (бывш. патриарха Тихона).

16 июня Тихон обратился в Верховный Суд со следующим заявлением:

«Обращаясь с настоящим заявлением в Верховный Суд РСФСР, я считаю необходимым по долгу своей пастырской совести заявить следующее: будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен по отношению к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила в активные действия, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафематствование в том же году власти и, наконец, возражение против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного Суда.

Признавая правильность решения Суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, т. е. освободить меня из-под стражи.

При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции. 16 июня 1923 г. Патриарх Тихон (Василий Белавин)».

Судебная Коллегия по уголовным делам Верховного Суда от 25 июня 1923 г. в составе председателя т. Карклина и членов тт. Галкина и Челнокова постановила:

Ходатайство гражданина Белавина удовлетворить и, руководствуясь 161 и 242 ст. Уголовно-процессуального кодекса, ранее принятую в отношении его меру пресечения от суда и следствия — содержание под стражей — ОТМЕНИТЬ».

(Известия, 1923, 27 июня, № 141, с. 1.)

Еще до того как вышли газеты, всю Москву облетела весть об освобождении патриарха. Верующие и неверующие церковные завсегдатаи и люди, не бывавшие в церкви в течение десятков лет, с одинаковым интересом относились к сенсационному известию. Разводили руками, пожимали плечами, недоверчиво качали головами, и никто не мог сообщить ничего достоверного.

Раньше всего известие об освобождении патриарха пришло в маленький деревянный домик на окраине Москвы, в котором проживал старый московский извозчик Кирилл Иванович, который в течение пяти лет (с 1917 по 1922 г.) возил патриарха. Рано утром сюда явился неизвестный товарищ в кожаной куртке с портфелем в руках и предложил Кириллу Ивановичу быть в 12 часов дня с фаэтоном на Лубянке, у гостиницы «Россия» (там тогда помещалась ЧК). На встревоженный вопрос извозчика посетитель, слегка улыбнувшись, ответил: «Не бойтесь — своего старого хозяина на волю повезете».

Кирилл Иванович, боясь верить, запряг фаэтон. Тут же он послал сказать об этом Яше Горожанкину — пятнадцатилетнему