Восторг был всеобщим. Аплодировали все: тихоновцы и обновленцы, сектанты и старообрядцы, свободомыслящие интеллигенты и даже многие атеисты…

И после диспута, когда Введенский, весь под впечатлением своего выступления и еще ничего не видя и не слыша, столкнулся с кем-то в дверях, его остановили со словами: «Кажется, кто-то прошел!» Это был Луначарский. «Моя жена хочет познакомиться с вами», — любезно заметил он и подвел Введенского к своей молодой жене Н.А.Розенель.

И как раз в эти дни, 23 мая 1923 года, в 11 часов вечера в келью патриарха Тихона вошел коренастый человек с бритой головой: «Я — Крыленко. В интересах следствия я считаю необходимым перевести вас в другое место. Прошу вас приготовиться к переезду».

— Но куда же я еду? — спросил патриарх.

— Вы это увидите. Во всяком случае, ничего плохого с вами не сделается, и вы будете все время находиться под защитой закона.

На другой день народ, собравшийся к воротам Донского монастыря, обнаружил, что покои, в которых жил заключенный патриарх, пусты — исчезли и охрана, и он сам. А через некоторое время донские монахи шепотком сообщили, что вчера вечером патриарха увезли на Лубянку.

23 мая 1923 года начался загадочный тридцативосьмидневный период пребывания патриарха Тихона в тюрьме…

Весть о переводе патриарха («бывшего патриарха», как называли его в это время в официальных документах и в газетах) быстро пронеслась по Москве, всколыхнула церковные круги, достигла ушей иностранных корреспондентов, проникла за кордон. Тучков информировал деятелей ВЦС о том, что в ближайшее время состоится процесс патриарха. Перевод патриарха в тюрьму, считали в Троицком подворье, это непосредственная прелюдия к процессу. Правда, несколько озадачивало странное молчание прессы, которая вдруг как в рот воды набрала и как бы совершенно забыла о существовании патриарха. Зато иностранная пресса была переполнена сообщениями из Москвы, Говорили о том, что Антонин подал докладную записку во ВЦИК с просьбой смягчить участь патриарха. Митрополит опроверг в газетах это сообщение, однако в своем письме в «Правду» сделал несколько замаскированных выпадов против Е.А.Тучкова.

«По поводу заметки в заграничной газете «Дни» от 26 мая 23 г. № 171 о моих шагах в сторону б. патриарха Тихона, — писал он в этом письме, — могу свидетельствовать, что никакой записки ни Совнаркому, ни ЦК РКП я не подавал и не находил к тому побудительных мотивов. После принципиального и церковно-общественного решения участи б. патриарха Тихона перед судом Собора подготовлять общественное мнение к гражданскому процессу не могло вытекать из русла церковно-обновленческих движений, а потому и муссирование общественного мнения, особенно в голодных местностях, против б. патриарха Тихона не могло войти в задание обновленческой церкви. «Снявши голову, по волосам не плачут». Осудивши б. патриарха Тихона, обновленческая церковь всякую агитацию за или против осуждения Тихона тем самым сделала излишней».

Последние строки письма станут понятными, если учесть, что Тучков неоднократно указывал деятелям ВЦС на необходимость подготовить общественное мнение к суду над Тихоном, особенно в тех местах, в которых свирепствовал голод. При всей разноголосице, которая существовала тогда в общественном мнении относительно патриарха Тихона, все сходились в одном — патриарх никогда не увидит свободы. О нем говорили уже как о покойном, — в провинции передавали известия о расстреле патриарха. Никто ничего точно не знал. Говорить об освобождении патриарха — это значило говорить о чуде. Впрочем, были и такие, что ждали чуда.

Одним из популярнейших московских священников был в то время о. Алексей Львович Мечев — настоятель церкви св. Николы, что в Маросейке. О. Алексей ввел у себя строго уставную службу и сплотил вокруг своего храма общину из горящих духом людей, объединенных глубокой религиозностью и евхаристическим общением (частое причащение было нормой религиозной жизни в общине о. Мечева). «Мечевец» — это было в то время синонимом строго православного человека. К общине о. Мечева принадлежало много интеллигентных людей. «Мечевцем» был, между прочим, знаменитый Н.Бердяев.

В 1923 г. о. Алексей был тяжело больным человеком. В день его именин — 30 марта к нему пришли его друзья, и престарелый священник, поблагодарив за поздравление, заявил: «Я скоро умру, но в день моих похорон будет величайшая радость для всей русской церкви».

Эти слова многие вспомнили через четыре месяца, когда тотчас после освобождения патриарх поехал служить панихиду на могиле похороненного в этот день о. Мечева.

Однако в начале июля 1923 г. всякого, кто стал бы говорить об освобождении патриарха, сочли бы сумасшедшим. Ничто как будто не предвещало этого освобождения: 11 июня 1923 г. вышла «Инструкция о порядке регистрации религиозных обществ и выдаче разрешений на созыв съезда таковых». В этой инструкции имелся следующий пункт, явно направленный против автокефалистов: «Статья 7. Религиозные общества, не зарегистрировавшиеся в указанном порядке в трехмесячный срок со дня опубликования настоящей инструкции в «Известиях ВЦИК», считаются закрытыми». (Церковное обновление, Рязань, 1923, № 11, с.3). Этот пункт, казалось, должен был совершенно покончить со всякими остатками «тихоновщины», так как органы власти категорически отказывались регистрировать какие-либо православные общины, не находящиеся в общении с ВЦС.

Эта инструкция, написанная наркомом юстиции Курским и заместителем наркома внутренних дел, знаменитым Белобородовым[40], имеет, несомненно, историческое значение, так как она устанавливает тот противоречащий Конституции СССР принцип «регистрации» (практически это означает прямое вмешательство государства в церковные дела), который, к сожалению, существует до сего дня.

Основной политической тенденцией этих дней является стремление втиснуть церковь в рамки религиозного культа, ограничив ее этими рамками как только возможно, с чем, разумеется, не может согласиться ни один верующий христианин, помнящий Завет Божественного Учителя — не только исповедывать, но и распространять всячески, везде и всюду внедрять Его учение — «проповедывать Евангелие всякой твари».

Не мог, разумеется, согласиться с этим и столь искренний и глубоко религиозный человек, как Антонин Грановский. 17 июня 1923 года им был опубликован программный документ «Союза церковного возрождения» — «Азбука церковной реформы». В этом довольно сумбурном документе отстаивается совершенно явная тенденция, которую можно выразить словами: «Свободная Церковь в социалистическом государстве», причем «свобода Церкви» здесь мыслится прежде всего как свобода религиозной пропаганды.

«Союз, — говорится в декларации, — ставит целью устроение церковной жизни в условиях советской действительности.