фигурой — отвязывал швартов от кнехта, другим, тоже с обнаженным торсом, был Адам. Он собирался убрать перекинутый с борта гулеты на деревянный причал трап, однако, завидев остановившуюся машину, повременил.

Расплатившись с водителем, мы выскочили из автомобиля и побежали к яхте. Парень с оплывшей фигурой уже отвязал швартов и бросил его на борт яхты, куда, минуя трап, запрыгнул и сам. Адам, заметив меня рядом с Алиной, растерялся.

«Облом у тебя сегодня, парень, вышел с подружкой, — злорадно подумал я. — Придется весь день в гордом одиночестве провести. Впрочем, подружек этих у тебя целая яхта набилась, выбирай не хочу».

— Привет, Адам! — проговорил я тоном жизнерадостного человека, перемахнул трап и подал руку Алине, чтобы помочь ей перейти на яхту. — Спасибо, что подождал.

— Привет, Адам! — обаятельно улыбнувшись, поздоровалась и она.

Демир силился не выказывать своих чувств, но тщетно — на его красивом, с прямым носом, полными губами и мужественным подбородком лице отражалось разочарование. Тем не менее он взял себя в руки и с напускным весельем заговорил, впрочем, с одной Алиной:

— Привет, привет! Чего так поздно‐то? Надо было раньше сказать и купить у меня тур там, в отеле. Я же вам все разъяснил в первый же день вашего прибытия в Турцию. — Он наклонился, потянул за трос, поднимая трап, который оказался частью откидывающегося борта.

— Да вот так как‐то получилось, — на сей раз принужденно улыбаясь, проговорила девушка.

Я достал из кармана деньги, отсчитал положенную за экскурсию сумму и протянул Адаму:

— Вот, возьми! — И с деланым равнодушием добавил: — Надеюсь, ни я, ни Алина не сломаем на яхте ни руку, ни ногу, и нам не потребуется обещанная тобой медицинская страховка.

Мы все трое лицемерили — говорили одно, а думали другое, однако Адам на этот раз не сдержался и зло бросил:

— А ты ходи по яхте осторожнее, чтобы не упасть.

— Да уж постараюсь! — хохотнул я, демонстративно обнял Алину за плечи и потащил ее в глубь палубы.

В этот момент заработал двигатель гулеты, и она плавно и очень медленно начала боком отходить от пристани. Яхта была двухпалубной и вмещала в себя человек шестьдесят пассажиров, плюс капитан, рулевой, бармен с помощницей, гид и один, условно говоря, матрос. Почему условно говоря — потому что не знаю, можно ли было назвать матросом того самого парня с чуть оплывшей фигурой, который отвязывал швартов от кнехта на пристани. Учитывая малочисленную команду яхты, парнишка был помощником капитана. Гулета состояла из двух палуб. На нижней, основной, стояли длинные деревянные столы — штук по шесть по каждому борту, торцом к нему, образуя в середине проход, — и располагался бар. Верхняя палуба, на которую можно было подняться по двум лестницам на корме, представляла собой ровную площадку без каких‐либо надстроек, заставленную лежаками. Солярий, одним словом. Часть пассажиров сидела на длинных скамейках за столами на нижней палубе, часть расположилась на лежаках — на верхней. Мы с Алиной отыскали два свободных местечка у правого борта на лавочке и направились туда. Пока шли, я заметил двух своих давних знакомых девиц Марину и Лену, любительниц загорать топлес. Они сидели с видом скромниц у противоположного борта. Завидев меня, они приветливо помахали рукой, я махнул им в ответ. Вот, пожалуйста, чем не объекты для флирта Адаму!

Тем временем нос яхты развернулся, и она, увеличивая обороты, двинулась в открытое море. Гремевшую музыку сделали тише, к барной стойке подошел Демир. Он взял микрофон, очевидно, от караоке, и на трех языках — русском, английском и турецком — сообщил о правилах поведения на гулете, маршрут, по которому будет двигаться яхта, время остановок и время возвращения назад, к той самой бухте, из которой мы и отплывали.

В этот момент музыка зазвучала еще громче, и на середину палубы навстречу друг другу выбежали невысокий пузатый мужичок, то ли капитан, то ли владелец яхты, в общем, самый большой здесь начальник, и заплывший жирком «матрос». Они стали танцевать, биться друг о друга грудью, притопывать‐прихлопывать, очевидно, изображая своими па турецкий национальный танец. На профессиональных артистов владелец гулеты поскупился и теперь сам в компании с матросом развлекал как мог публику. Зрелище привлекало внимание не зажигательностью исполнения и мастерством «танцоров», а комичностью доморощенных артистов, желающих выдать липовый турецкий танец за народное творчество. Наивный народ эти турки, совсем уж нас за дураков, ничего не смыслящих в искусстве, держат. К так называемым танцующим присоединился и Адам. Его танец ничем особым не отличался от дикой пляски капитана и матроса, разве что понтовался он больше, рисуясь своим великолепным, надо признать, телом. Кривляйся, паяц, развлекай меня и мою подругу, зря, что ли, тебе деньги за экскурсию заплатили!

Во время очередного антраша молодого турецкого полубога мой взгляд случайно упал в противоположный угол яхты, и я обомлел. В углу кормы в тени, надвинув на лицо сомбреро, сидел Николай Гуляев. Вот это да! Он‐то как сюда попал и что здесь делает?

Я толкнул в бок Алину, которая тщетно пыталась скрыть свое восхищение танцем турецкого полубога — физиономия ее то и дело расплывалась в восторженной улыбке. Девушка вопросительно посмотрела на меня. Я незаметно кивнул в сторону кормы и сказал ей в ухо:

— Смотри‐ка, кто с нами плывет.

Алина проследила за моим взглядом и недоуменно промолвила:

— А этот что здесь делает?

— Наверняка то же, что и мы, — плывет на «Остров сокровищ», — пожав плечами, ответил я.

— Этого только не хватало! Думаешь, это наш конкурент в охоте за наследством моей тетушки Надежды?

— Уверен! — убежденным тоном сказал я и, сделав паузу, добавил: — А возможно, и главный виновник всех наших бед.

У Алины отвисла челюсть.

— Ты хочешь сказать, что именно он… — она не договорила.

Я в ответ лишь неопределенно покачал головой и произнес свою любимую фразу:

— Время покажет.

— Черт, а ведь я думала, что он в отеле. Ему‐то как удалось сбежать из‐под бдительного ока полицейских?

— Ну, нам же удалось, — философски проговорил я, не отводя глаз от «селадона». Наконец‐то мне удалось поймать его взгляд. Гуляев, поняв, что мы его заметили и прятать под полями сомбреро лицо бессмысленно, уже открыто посмотрел на меня, растягивая рот в принужденной улыбке, и плавно кивнул в знак приветствия. Я ответил ему тем же и громко произнес:

— Хорошего дня, Николай!

Между тем плясуны закончили вакханалию и, тяжело дыша, покинули «сцену», зазвучала спокойная музыка, женский голос затянул заунывную песню. Я оглянулся: пела помощница бармена, причем довольно красиво и проникновенно. Музыка как раз