Ощущение недосказанности ещё более усилилось после того, как во время перекрёстного допроса Харвуд признал, что представленный протез может быть опознан его создателем и сам он без труда опознал бы подобный протез, изготовленный лично. То есть фактически эксперт защиты сказал в точности то, что было нужно обвинению!

Это был, конечно же, полный провал защиты.

Во время дачи Харвудом показаний имел место неловкий момент, когда керамический зубной протез сломался в его руке. Понятно, что произошло это без злого умысла, но общее впечатление неловкости выступления данного свидетеля от повреждения улики лишь усилилось.

Следующим свидетелем защиты стал доктор Джошуа Такер (Joshua Tucker), стоматолог с 25-летним опытом работы. В начале выступления он заявил, что зубные протезы могут быть идентифицированы их изготовителем, а затем, осмотрев предъявленный зубной протез, продолжил свою мысль, добавив, что именно этот протез его создатель сможет опознать с той же точностью, с какой художник сможет опознать портрет, над которым работал неделю. Сравнение не блистало яркой образностью, но общий смысл сказанного был вполне понятен.

Следующим свидетелем стал молодой врач [опыт его работы составлял всего 16 месяцев!] Уиллард Кодман (Willard W. Codman), безоговорочно присоединившийся к сказанному ранее его коллегами. Он подтвердил возможность опознания предъявленного ему зубного протеза тем лицом, которое его изготовило.

Честно говоря, не совсем понятно, для чего защита вызывала этих специалистов по протезированию зубов. Они не смогли поставить под сомнение точность опознания доктором Кипом своего изделия и тем самым не сумели посеять сомнения в точности идентификации останков. Тут уместно будет напомнить старую судебную истину, озвученную ранее — адвокат или прокурор, вызывающий «своего» свидетеля в суд, должен знать, что именно тот будет говорить. Если эта аксиома не соблюдается, и у вызывающей стороны нет чёткого понимая того, что она услышит, то неприятные сюрпризы неизбежны. В данном случае так и получилось — все 3 врача фактически подтвердили правоту обвинения, и цель защиты не была достигнута.

Следующим свидетелем защиты стал некий Бенджамин Тодд (Benj. H. Todd), по-видимому, являвшийся приятелем Литтлфилда. Во всяком случае, именно так можно заключить из его показаний. Тодд рассказал о необычном поведении Эфраима Литтлфилда, которое он имел возможность наблюдать лично в субботу 24 ноября [то есть на следующий день после исчезновения Джорджа Паркмена]. Тогда Тодд оказался вместе с Литтлфилдом в очереди на оплату прохода по мосту Крейга (Cragie’s bridge). В XIX столетии т. н. «мостовые сборы», или «сборы за переправу через реку», являлись одним из важнейших источников пополнения местных бюджетов. Сборщики платы не только собирали деньги, но и следили за тем, чтобы на мост [во избежание его перегрузки] не въезжало одновременно слишком много гужевого транспорта. Поскольку пропуск на мост людей и повозок был ограничен, перед мостами порой собирались очереди.

Тодд оказался в такой очереди вместе с Литтлфилдом и имел возможность наблюдать за тем, как Литтлфилд разговаривал со сборщиком оплаты. Разговор крутился вокруг розысков Джорджа Паркмена, что само по себе выглядело довольно необычно, поскольку речь шла о 24 ноября. Литтлфилд зачем-то принялся рассказывать о том, что Паркмен накануне приходил в Медицинский колледж, где он — Литллфилд — работает. Этот разговор выглядел, должно быть, неуместно, поскольку никто не интересовался местом работы Литтлфилда. Помимо этого, Литтлфилд задавал много вопросов о том, где проводятся розыски пропавшего джентльмена, и проходил ли накануне мистер Паркмен по мосту.

По прошествии некоторого времени Литтлфилд при случайной встрече с Тоддом неожиданно поинтересовался, помнит ли тот разговор на мосту. Странная озабоченность Литтлфилда розыском, к которому он не имел ни малейшего отношения, показалась свидетелю крайне необычной.

Нельзя не признать того, что со стороны защиты профессора Уэбстера вызов Бенджамина Тодда в суд являлся очень хорошим и перспективным манёвром. Без компрометации уборщика защиту подсудимого нельзя было считать полноценной, тем более что поведение главного свидетеля обвинения давало богатую пищу для разного рода подозрений и сомнений в искренности. Казалось, что после допроса Тодда линия защиты будет подкреплена новыми свидетельствами «нечестной игры» Литтлфилда, но этого не произошло.

Занявший свидетельское место Айзек Рассел (Isaac H. Russell) стал рассказывать о том, как прогуливаясь в обществе товарища, — некоего Сэмюэла Уэйнворта (Samuel A. Weniworth) — повстречал мистера Паркмена. Сам Рассел не знал в лицо Паркмена и давал показания, ссылаясь на опознание последнего Уэйнвортом.

Свидетель не успел рассказать о дате встречи и её деталях, поскольку его прервал главный обвинитель Клиффорд, заявивший протест. По словам Генерального прокурора, сторона обвинения располагала, по меньшей мере, 5 свидетелями, которые якобы опознавали Джорджа Паркмена после его исчезновения и даже подходили, чтобы поздороваться, но, подойдя вплотную, убеждались, что ошиблись. На основании этого Клиффорд потребовал не заслушивать показания Айзека Рассела и не признавать его статус свидетеля.

Тут возмутилась защита, вполне здраво указав на то, что обвинение не обладает «единственным правом на истину», и если некие 5 человек ошибочно опознали Джорджа Паркмена, то это не означает, что ошиблись и другие лица, видевшие его после официально признанного времени исчезновения. Нельзя не признать того, что главный обвинитель явно посягнул на право подсудимого использовать для своей защиты все способы, разрешённым законом.

Но, несмотря на отчаянные протесты защиты, судья Шоу безоговорочно и полностью принял точку зрения Генерального прокурора и постановил, что суд не станет заслушивать показания Рассела. Такое решение удивлять нас не должно, поскольку, как уже отмечалось выше, судья был, очевидно, предвзят и принимал все замечания и возражения главного обвинителя, игнорируя даже самые убедительные доводы защиты.

После бурных, но бесполезных препирательств защита объявила, что не имеет более свидетелей, и судья объявил о закрытии «дела защиты».

С последним словом в защиту подсудимого к суду обратился адвокат Меррик. Его речь была хорошо сбалансирована — в меру эмоциональна, в меру логична, в меру детализирована, но без излишней перегрузки мелочами. Адвокат начал с того, что обрисовал безрадостное положение, в котором оказался профессор Уэбстер ввиду возникших на его счёт подозрений — его бросили друзья, семья его осталась без поддержки, сам он плачет в темноте тюремной камеры.

После убедительного эмоционального начала, адвокат коснулся сугубо юридических нюансов, указав на то, что обвинение в суде должно доказать ряд непреложных фактов, без которых невозможно вынесение приговора. А именно: в доказывании нуждается факт смерти Джорджа Паркмена, способ его умерщвления, действия подсудимого, повлёкшие смерть, наличие злого умысла. Но в судебном процессе, развернувшемся на глазах членов жюри, не доказан ни один из этих пунктов.