Шрифт:
Закладка:
Исследованию судьбы царевича на Севере посвящена, помимо «Угличского события», работа «Море Студеное» (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4466.). В изданном варианте – «От Углича к морю Студеному» (1904). В ней подробно рассматриваются «северные связи» участников угличских событий. С. Д. Шереметев предлагает не совсем традиционный подход к исследованию, ставя в качестве исследовательской проблемы выяснение ролей нескольких лиц в событиях до и после 15 мая 1591 года. Поиск на Севере людей, оказавшихся там после известных событий, и выяснение роли, сыгранной в них северными монастырями, прежде всего, Антониевым-Сийским и Кирилло-Белозерским, заставляет его обратиться к краеведческим и генеалогическим изысканиям.
Поиск «северных следов» исследователь начинает с двух из непосредственных, по его мнению, участников «дела» царевича Дмитрия из Углича – Пашина и Буторина. Во время сыска по делу об убийстве царевича они отвечали, что находились в «таборах» около города и, услышав набат, в город не пошли. У Буториных свое место на угличском посаде, на «земле животворящей Троицы Сергиева монастыря». Впоследствии Буторины появляются на Вятке, Антоний Буторин возникает среди братии Коряжемского монастыря в Устюжской провинции (Сольвычегодский уезд). «Северные связи» Буториных обнаруживаются в Немьюге, Пинеге, Мезени, Олеме. (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 4466. Л. 208.).
Особый интерес с историко-краеведческой точки зрения вызывают у автора северные обители, которые стали тюрьмой для многих деятелей Смуты и сыграли не последнюю роль в их судьбе. В традиционной историографии заточение в монастырь означало «политическую смерть», что мы видим у всех исследователей по отношению к Щелкалову, Мстиславскому, Марии Нагой и другим. Счастливым исключением в этом ряду является, безусловно, Ф. Н. Романов. Известно, что в марте 1605 года царю Борису было донесение, что старец Филарет живет не по монастырскому чину, «всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птиц ловчих и про собак… старцев бранит и говорит им: „Увидите, каков я вперед буду!“» (Дело о ссылке Романовых // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 437.).
С. Д. Шереметев отказывается от привычного взгляда на монастырское заточение и пытается продемонстрировать в своем исследовании степень влияния монастырей на жизнь в окружающих их местностях, определить их роль на севере и развеять миф о политической «безжизненности» этого края.
Особый интерес историка вызывают, прежде всего, те обители севера, которые могут быть связаны с интригами вокруг малолетнего царевича и с его спасением – Святого Антония Сийского на Северной Двине, Святого Артемия на Верколе, Кирилло-Белозерская обитель… Таким образом, исследователь подошел к дальнейшей разработке сюжетов, связанных со спасением Дмитрия из Углича, при помощи глубокого краеведческого анализа территорий Русского Севера, жизни крупнейших монастырей и городских посадов.
Антониев-Сийский монастырь – главная обитель Севера после Соловецкой, «сильный монастырь» с обширными владениями и широким влиянием. С. Д. Шереметев отмечает особую роль Сийской обители в политической жизни эпохи Смутного времени, называя ее «в известном смысле даже пунктом стратегическим, и близким, прежде всего, к сторонникам угличского царевича, тут в 1584 году заточен П. А. Нагой, а с 1601 года – Федор (Филарет) Романов».
Особое внимание С. Д. Шереметев обращает в своем исследовании на связь этих мест с Угличем и Москвой, и находит ее в знаменитом соколином промысле. Мастера этого дела поставляли птиц к «царской потехе». Граф упоминает стан «Соколиная нова», находившийся в устье реки Мезени, поселения «кречатных помытчиков», которые располагались и под Переславлем, и под Угличем, в Юхотской волости князей Мстиславских. Нагие были потомственными ловчими при русских великих князьях (Василии III) и царях – Федор Нагой был в этой придворной должности при Иване Грозном. «Связь с Двинским краем по делам потехи ловчей не прекращалась…», – пишет Шереметев (Шереметев С. Д. Угличское событие. С. 223.), подразумевая еще одну нить, связывающую угличский двор с Севером.
Использование историко-краеведческого метода дает небывалую возможность для расширения исследовательского поля при разработке тех или иных сюжетов Смуты, и позволяет сделать С. Д. Шереметеву неожиданные выводы. Приведем пример. Одна из грамот времен Бориса Годунова (1600) сообщает о наличии пути морем из Мезени дальше на север в Мангазею и Пустозерск, через Окладникову слободу на том месте, где две реки, Кулой и Мезень, почти сходятся устьями. Наличие этого пути, отмеченное также и С. Д. Шереметевым, позволяет ему сделать вывод о «невольном сближении» Мезени, Обдорского края, Мангазея и Углича. Этот регион исследователь называет первым русским «окном в Европу», средоточием активной экономической и внешнеполитической жизни.
Обширный краеведческий очерк о Русском Севере предполагает у С. Д. Шереметева географические и исторические привязки тех иных мест к конкретным историческим личностям.
В «Море Студеном» исследование начинается с попытки отыскать судьбу отца Марии Нагой, «Федца» Нагого, следы которого были им обнаружены неподалеку от места ссылки самой царицы Марии, то есть «недалеко от Вексы, и в Галицких, Отрепьевских пределах». С. Д. Шереметев обращает внимание на судьбу еще одного жителя «галицких пределов» – Пафнутия Обнорского, который «…из Обноры (имеется в виду Обнорский монастырь – М. К.) перешел в Чудов монастырь, когда в числе братии соборных был Замятня Отрепьев, родной дядя того сына боярского Юрия, который, уже приняв с постригом имя Григория, временно пребывал в Чудове, будучи пострижеником Трифона Вятского…» Свидетельство об Обноре: «Обнора была на большом пути в Вологду из Ярославля, и в этом монастыре были хоромы для приезжающих. Обнора и Менза в близком друг от друга расстоянии и в пределах Отрепьевских, где угличское событие должно было особенно отразиться. Путь через Обнору и далее к северу, водою, вел на Тотьму
