Шрифт:
Закладка:
«Ресницы… ага, я человек, – подумал Джек ошеломлённо. И ещё подумал: – Маме, наверное, было так же больно, когда машина сбила её».
И эта мысль, вернее, цепочка образов – машина, трасса, кровь, другие машины, которые едут мимо и сигналят – породила такое сильное ощущение опасности, что стало невозможно просто лежать и ждать неизвестно чего. Даже несмотря на боль, слабость, тошноту…
«Надо идти, – сказал Джек себе мысленно. – Да, надо. Сейчас».
Он поднялся, пошатываясь – но тут же покачнулся и вынужден был ухватиться за валун. На лбу что-то саднило; сочилась кровь, заливая левый глаз. При каждом вдохе в груди что-то клокотало, болели рёбра, что-то пульсировало и дёргало в районе бедра и ниже, где колено…
– Я стою, – хрипло выдохнул Джек. Обтёр кровь рукавом; ощупал языком зубы, проверяя, нет ли лишних промежутков. Золотые пятна в глазах постепенно рассеивались, и звон в ушах стихал. – У меня ведь ничего… не сломано?
Он на пробу перенёс вес на левую ногу, потом на правую; выпрямил руки, потянулся. Каждое движение было мучительным и провоцировало волну слабости с тошнотой. Накатывала то жалость к себе, то злость, то стыд: так глупо подставиться, да ещё в критический момент… Но запах сприггана, странный, похожий на отсыревшую бумагу, был тут повсюду, и Джек поковылял вперёд, почти наугад. Сперва медленно, одной рукой касаясь отвесного склона, потом быстрее и быстрее. На каждом шаге ногу простреливало болью до самого бедра, но он продолжал идти, стиснув зубы. Метров через триста его почти перестало мутить; ещё через сто он додумался сменить человечий облик на лисий, и теперь по земле волочился не подол плаща, а хвост.
Болеть стало чуть меньше.
Луна то скрывалась за облаками, то выглядывала, хищная, оранжево-жёлтая. Спригган сперва преследовал его поверху, но затем упёрся в скалу и отстал. Джек бежал, припадая за заднюю лапу, и вертел головой по сторонам, высматривая походящее место, чтобы подняться. Начал накрапывать дождь, мелкий, но частый, скрадывая запахи и звуки сплошной шелестящей стеной.
«О, хоть кровь смоет, – обрадовался Джек. – Не хватало ещё разметить для монстров тропу до нашего лагеря…»
Потом он сообразил, что дождь не только размывает следы, но и делает его уязвимым для внезапного нападения – и, собрав силы, подрос раза в полтора. Выше рост – крупнее зубы, да и шкура толще… Бежать стало тяжелее – на больную лапу приходился теперь больший вес, но зато пропало ощущение уязвимости.
Хотелось пить; в ушах всё-таки шумело, хотя и меньше, чем сразу после падения.
Когда луна выглянула в очередной раз, Джек заметил сквозь пелену дождя, далеко-далеко впереди осыпь. До самого верха скалы она не доходила, видимо, это была часть обрушившегося склона. Однако если поднатужиться, то можно было с неё запрыгнуть на край обрыва – и выбраться из расщелины.
«Повезло», – подумал Джек, повеселев…
…и различил смутное движение по дну ущелья, словно катился поток воды.
«Река… нет, это стая!»
Ему навстречу неслись призрачные гончие – серая лавина; быстро и бесшумно, без лая и повизгивания, и оттого ещё более жутко.
Джек оторопело ступил назад – на шаг, на два.
«Развернуться и бежать? – размышлял он лихорадочно. – Нет, не поможет, я не знаю дороги, там может быть тупик или что похуже… Дыхнуть в них огнём?»
Шерсть встала дыбом.
«А если не сработает?»
Стая накатывала тихо, словно прибывала вода.
Луна нырнула за облака, и дождь усилился.
Внутренности точно смялись в один пластилиновый, вязкий ком; в носу свербело; ныли кости. Но Джек видел уже возможность… нет, план: дыхнуть огнём, одним прыжком вскочить на валун, другим – сигануть через стаю, поверх голов, пока гончие не опомнились, и бежать, бежать к осыпи, и дальше – наверх, к краю обрыва.
И надеяться, что у гончих не хватит прыти его догнать и силёнок – забраться на скалу.
Бояться и размышлять было некогда.
Не раздумывая, он ринулся навстречу стае, через боль и дурноту. Лапы разъезжались; размокшая грязь проскальзывала.
Чем ближе, тем яснее было видно, как пылали у гончих багровые угли глаз.
«Ещё немного… ещё чуть-чуть… Вот сейчас!»
…Раз – и Джек вычихнул клуб огня, повалил дым и пар, и гончие завизжали.
Нет, бесплотными призраками они не были.
…Два – и он оттолкнулся от земли так сильно, как смог, вскочил на валун – клацнули впустую собачьи зубы; потом прыгнул ещё, очень-очень далеко, кажется, на кого-то наступил, втаптывая в грязь, и рванулся к осыпи со всей прыти.
Собачья свора ринулась за ним, разворачиваясь плавно и жутко, как стая хищных рыб в толще воды.
…Три – зашелестели под лапами камни, осыпаясь; сперва крупные, потом мельче, потом и вовсе как песок. Гончие настигали его; кто-то оказался совсем близко – извернулся и вцепился в бок, но промахнулся немного, выдрал клок шерсти и свалился с осыпи вниз, барахтаясь и скуля.
Кто-то оказался удачливее – и впился в плоть.
Джек вскарабкался на верхнюю точку осыпи, встряхнулся, как после купания – гончие отлетели в стороны, словно ошмётки грязи; потом пружинисто оттолкнулся…
…и одним прыжком взлетел на край обрыва.
Лапа болела так, словно туда загнали раскалённый штырь.
Джек не очень хорошо запомнил, как выбрался обратно к пещере, где оставались остальные. Наверное, по запаху – или, может, услышал скрипичную музыку вдали… Зато очень чётко отложилось в памяти, как побледнела Ширла, увидев его, и как она разозлилась.
– Ты хромаешь! – выкрикнула она, стоя у входа в пещеру. Налетела, залепила ему оплеуху – и подхватила, когда он покачнулся. – Ты, идиот… ты же наша надежда!
Джек думал, что она заплачет, но глаза у неё остались сухими.
Остальные ждали под землёй, в пределах соляного круга. Никто не спал, хотя до рассвета оставалось ещё прилично времени. Эшлинг полировала меч; Альфред перебирал оружие. Сирил сидел на постели, подогнув ноги, как йог, и поперёк колен у него лежала скрипка. Он не играл, конечно – ещё не хватало привлечь внимание великана, просто трогал струны кончиками пальцев.
В сторону Джека он даже не посмотрел.
– Я всех подвёл, да? Рискнул собой, хотя не имел права? – собственный голос слышался словно издалека.
– Ой, заткнись, совесть нации, – вздохнула Ширла
