сих пор. Как будто Рафаэлла уговорила его не вспоминать то, что было до свадьбы. Может быть, ей даже пришлось использовать какое-нибудь колдовство, ведь Гаэтано, превратившись в человека, потерял неуязвимость к чарам.

Костюм на нем совершенно не сидел, но это можно бы было объяснить отсутствием примерки. Просто запасной комплект одежды на среднего человека. Даже меч на поясе висел как-то неправильно. В Европе днем с огнем надо поискать дворянина, доросшего до полноценного брака и ни разу в жизни не бравшегося за меч и не садившегося в седло. Гаэтано, наверное, даже и ложку еще не умел в руках держать и не привык смотреть на мир с высоты человеческого роста.

Первое, чему Гаэтано научился в человеческой жизни, это супружеский долг. Их вторую супружескую ночь было слышно на весь постоялый двор, а утром Рафаэлла мало что не светилась от удовольствия. С ведьмой это дело не может не получиться у любого мужчины.

Наверняка его пугала утрата прежней неуязвимости и абсолютное неумение постоять за себя. Пан Кшиштоф Шафранец защитит его от любого врага. Но кто защитит от поноса, от мозолей или даже от холода?

На портрете Рафаэлла вышла писаной красавицей, как в жизни не каждый день выглядит. Гаэтано получился скорее женственным, чем мужественным, но легко узнаваемым. Юношу, похожего на ангела, можно писать как девицу, а девиц маэстро писать умел.

Немцы тоже собирались уезжать из Глубокого следующим утром. Нидерклаузица на Рождество не водили в церковь, а носили на носилках. С Божьей помощью он пошел на поправку, но Симон решил, что не стоит торопиться везти лежачего больного. Лучше провести лишние сутки в тепле и без тряски.

Ласка заглянул поговорить вечером. Рафаэлла предсказуемо поселилась в одной комнате с мужем, а Симон, как лечащий врач, с утра до вечера не отходил от Фредерика. Ночью его сменял специалист по послеоперационному уходу Бонакорси, которого на день закрывали в гробу.

Пациент лежал с полузакрытыми глазами. Спит? Дремлет? Ладно, может алхимик на какие-то вопросы ответит.

— Мне показалось, или вы и правда водите дела с чертями? — спросил Ласка Симона.

— Напрямую нет, — ответил алхимик, — Через посредников бывает.

— Зачем?

— Стоит ступить шаг в колдовской мир, и сразу понимаешь, что ты стал ближе к чертям.

— Да, есть такое, — не смог не согласиться Ласка.

— Дальше очевидно. Если будешь притворяться, что чертей для тебя как бы не существует, долго не проживешь. Встанешь на позицию монахов, которые готовы уничтожить любого чертознатца, долго не проживешь. За монахами стоят силы, которые не намерены защищать людей, лезущих в тонкий мир ради наживы или из жажды познания. А так… Например, пану Твардовскому из Кракова служит черт. Пану захотелось волшебное зеркало из Подземья, чертям туда хода нет. Мы достали зеркало, а Твардовский нам сильно помог в другом деле. Или доктор Иоганн Георг Фауст, известный чертознатец, великий некромант и содомит. Тоже не смог пройти мимо Подземья и кое-кому там задолжал так, что и черт не поможет.

— Понятно, — Ласке идея сотрудничать с чертями через посредников все равно не нравилась, но ни богословских, ни практических аргументов у него не было, поэтому он решил перевести тему.

— Вы всегда возите с собой порошок от колдовского огня и все такое прочее?

— Что-то всегда, что-то по обстоятельствам, — ответил алхимик, — Этот порошок мы с Фьореллой сделали против Элефанта. Когда идешь за огнедышащим конем, надо готовиться гасить колдовское пламя. Испытали на драконе, сработало.

— А если бы колдовское пламя у Ядвиги оказалось другой природы и не погасло?

— Знаешь польскую пословицу «Пан или пропал»?

— Знаю.

— Смелый малый, — прошептал Фредерик, — Весь в отца.

Проснулся и разговаривает. Пошел на поправку?

— Как сердце? — спросил Ласка.

— Стучит. Крови во мне маловато. Своей много вытекло. Хорошо, что вы из печени василисков выжали. Без крови сердце что есть, что нет.

— Слава Богу. А я до сих пор голову ломаю вот над чем. Почему Кощей не попытался убить тебя сразу или вызвать на поединок и убить? Он важная фигура и должен был сидеть на Сейме на последнем заседании перед рождественскими каникулами. Неужели он испугался нашего оружия?

— Мы с Кощеем никогда раньше не встречались, — ответил Фредерик, — Я слышал про него, он, наверное, слышал про меня. Но откуда ему было знать, что рыцарь, который живет между Аугсбургом и Веной, перед Рождеством появится в гостях у Чорторыльского? Кто-то предсказал ему про перстень, и он пришел за перстнем.

— Кощей спрашивал про перстень у меня под Логожеском за три дня до того, как я добрался до Чорторыльского. Но перстня у меня уже не было. Куда потом мог пойти Кощей, чтобы узнать про него?

— Очевидно, что он отправился на закрытие Сейма перед каникулами. Там он снова встретил того предсказателя. Подземный Сейм собирается очень редко и только по очень важному поводу. Туда съезжается весь колдовской мир. Даже те, кто не голосует по делам Меднобородого, приезжают из любопытства. Надо полагать, и первое предсказание про перстень было верным, пусть и недостаточно точным. Это ты увез перстень от султана, и за тобой надо было следить, чтобы прийти к нему.

— Но про тебя ему ничего не предсказали.

— Уверен, что как раз предсказали. И предсказали правильно. Нострадамус не ошибается. Он написал, что я не доживу до Рождества, но тот, кто меня убьет, будет в Аду раньше меня. Так оно и вышло.

— Разве Кощей попадет в ад после смерти? Я правильно понимаю, что он не человек, а души есть только у людей?

— Пророчества обычно оставляют простор для толкований. Кощей, наверное, предположил, что каким-то колдовским образом мой убийца обязательно попадет в Ад, даже если он будет не человеком. За неимением души Кощей бы не стал там вечно мучаться в каком-то кругу. Его бы непременно отправили обратно. Но в Аду нет времени, а Подземье там недолюбливает. Так что он вернулся