в городах, в которых существовала цензура. Проект сопровождался «списком древних и современных еврейских книг с указанием тех, которые можно считать полезными, и тех, которые вредны» — хасидские произведения были объявлены принадлежащими к последней категории. Проект Левинсона отчасти сыграл важную роль в принятии печального закона 1836 года, который вызвал крик отчаяния в черте оседлости и предписал русским цензорам пересмотреть всю литературу на иврите.

Поступок Левинсона был бы неблагороден, если бы не был наивен. Затворник из Кременца, страстно преданный своему народу, но лишенный политической дальновидности, призывал русское чиновничество на помощь в своей борьбе против фанатизма еврейских масс, в детской уверенности, что русские власти искренне заботятся о благополучии евреев, и что принудительные меры покончат с враждебностью еврейского населения к просвещению. Он не смог понять, как и некоторые из его единомышленников, что культура, которую российское правительство того времени пыталось навязать евреям, была способна только усилить их недоверие, что, пока они были мишенью гонений, евреи никак не могли принять дар просвещения из рук тех, кто заманивал их к купели крещения, толкал их детей на путь религиозной измены и безжалостно ломал и изуродовал весь их образ жизни.

В своих литературных произведениях Левинзон любил подчеркивать свои отношения с высшими государственными чиновниками. Это, вероятно, спасло его от многих неприятностей со стороны фанатичных хасидов, но также увеличило его непопулярность среди ортодоксов. Единственная заслуга, которую последние были готовы уступить Левинсону, была заслуга апологета, защищавшего иудаизм от нападок неевреев.

Во время эпидемии судебных процессов над ритуальными убийствами раввины Литвы и Волыни обратились к Левинзону с просьбой написать книгу против этого гнусного навета. По их предложению он опубликовал свою работу Эфес Дамим, «Без крови!» (Вильно, 1837), в виде диалога еврейского мудреца с греко-православным патриархом в Иерусалиме.

Несколько позже Левинсон написал другие апологетические трактаты, защищая Талмуд от нападок, содержащихся в книге «Нетибот Олам», опубликованной в 1839 году лондонским миссионером МакКоулом. Большой апологетический труд Левинсона «Зоровавель», появившийся через несколько лет после его смерти, в равной степени был посвящен защите Талмуда. Кроме того, она имеет значительную научную ценность, поскольку является одной из первых исследовательских работ в области талмудической теологии. Ряд других публикаций Левинсона посвящен филологии иврита и лексикографии. Все эти усилия поддерживают притязания Левинсона на звание основателя современной еврейской науки в России, хотя его научные достижения нельзя поставить в один ряд с достижениями его немецких и галисийских коллег-писателей, таких как Рапопорт, Цунц, Йост и Гейгер.

Левинзон стоял совершенно в стороне от пропаганды бюрократического просвещения, которую вел Лилиенталь от имени Уварова.

Волынского отшельника полностью затмил энергичный молодой немец. Даже когда Лилиенталь, поняв, что союз между еврейской культурой и русским чиновничеством совершенно противоестественен, исчез со сцены, Левинзон все еще продолжал развивать свои отношения с правительством. Но к тому времени бюрократы св.

Петербургу больше не нужны были еврейские друзья просвещения.

Сломленный здоровьем, на полжизни прикованный к постели, без средств к существованию, одинокий среди враждебной православной среды, Левинзон не раз обращался в Петербург с унизительными просьбами о денежной помощи, изредка получая мелкие гроши, которые числились под под заголовком «Помощь в беде», получал субсидии от различных еврейских меценатов и оставался нищим до конца своей жизни. Пионер современной культуры среди русских евреев, основоположник новоеврейской литературы провел свою жизнь среди царства тьмы, отверженный, как изгой, оцененный горсткой сочувствующих. Только после его смерти он был увенчан лаврами, когда интеллигенция русского еврейства начала продвигаться сомкнутым строем.

4. ВОЗНИКНОВЕНИЕ НЕО-ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Волынская почва оказалась неблагоприятной для семян просвещения.

Пионеры Хаскалы считались опасными врагами в этом очаге цадкизма. Они были в опале и часто становились жертвами жестоких гонений, от которых некоторые спасались обращением. Более благоприятная почва для культурной деятельности находилась на крайнем юге черты оседлости, а также в ее северной части: Одесса, молодая столица Новороссии, и Вильно, старая столица Литвы, стали центрами Хаскалы. движение.

Что касается Одессы, то семена просвещения были занесены сюда из соседней Галиции евреями Брод, которые образовали в этом городе богатую купеческую колонию. Уже в 1826 году в Одессе открылась первая еврейская светская школа, которой руководил сначала Зиттенфельд, а затем известный общественный деятель Бецалель Штерн. Среди учителей новой школы был Симха Пинскер, впоследствии ставший историком караимизма. Эта школа, единственное в тот период учебное заведение такого рода, служила в Одессе центром «Друзей просвещения».

Будучи новым городом, раскрепощенным традициями, и в то же время крупным морским портом, с пестрым интернациональным населением, Одесса опередила в процессе модернизации другие еврейские центры, хотя, надо признать, никогда не выходила за пределы внешних цивилизация.

Что касается обсуждаемого периода, то еврейский центр Юга не может претендовать на участие в производстве новых еврейских ценностей.

Уступая Одессе по внешней цивилизованности, Вильно превосходила южную столицу по запасу умственной энергии. Кружок Виленских Маскилим, возникший в четвертом десятилетии XIX века, дал начало двум основоположникам новоеврейского литературного стиля: прозаику Мордехаю Аарону Гинзбургу (1796-1846) и поэту Аврааму Бэру. Лебензон (1794-1878).

Гинзбург, уроженец местечка Салант Жмудьского уезда, жил некоторое время в Курляндии и, наконец, поселился в Вильно. Ему удалось познакомиться с немецкой литературой, и он был настолько очарован ею, что начал свою литературную карьеру с перевода и адаптации немецких произведений на иврит. Его перевод «Открытия Америки» Кампе и «Всеобщей истории» Полица, а также его собственная история франко-русской войны 1812 года, составленная из разных источников, явились для России первыми образцами светской литературы. на чистом иврите, которые смело претендовали на место рядом с раввинистическими и хасидскими сочинениями. На том юношеском этапе еврейского возрождения, когда простое обращение с языком и стилем считалось достижением, даже появление таких элементарных книг было провозглашено эпохальным событием.

Глубочайшее влияние на формирование новоеврейского стиля следует приписать двум другим сочинениям того же автора — «Кириаи Сеферу», эпистолярному пособию, содержащему образцы личной, коммерческой и других форм переписки (Вильно, 1835 г.), и многие более поздние издания), и Debir, разношерстный сборник сочинений, состоящий по большей части из переводов и компиляций (Вильно, 1844).

Преждевременная смерть Гинзбурга в 1846 г. оплакивалась Виленскими Маскилим как потеря вождя в борьбе за новоеврейское возрождение и выражала эти чувства в стихах и прозе. Автобиография Гинзбурга («Абиэзер», 1863 г.) и его письма («Дебир», т. II, 1861 г.) изображают ту среду, в которой рос и развивался наш автор.

Авраам Бэр Лебензон, уроженец Вильно, пробудил дремлющую еврейскую лиру звонкими рифмами своих «Песен на священном языке».

(Шире Сефат Кодеш, Том I., Лейпциг, 1842 г.). В этом томе