Шрифт:
Закладка:
– Давно не видел, чтобы ты курил, – Виктор сделал вдох простого воздуха, от всех этих лекарств из ингалятора он чувствовал себя только слабее.
– Как тут не закуришь? – усмехнулся Александр и посмотрел в окно. В Грепиль снова начались проблемы с религиозным настроем: в конституции была прописана свобода вероисповедания, по негласному согласию страна считалась католической, при восьмидесяти шести процентах верующих. Грепиль стойко оставалась страной, где не особо приветствовалось мусульманство, что и вызывало внешнюю критику власти. Но Анна оставалась приверженкой оплота католицизма в своей стране, на протяжении двадцати семи лет, поддерживаемая духовенской властью и это она передавала сыну. Как бы хорошо и стабильно жилось жителям, всегда будут недовольные.
– У них просто сезонное обострение, – нахмурился Виктор.
– Главное, чтобы так и оставались одиночными протестами.
– Если что, мы покажем им Хикари, и они просто умрут от умиления.
– Или фото лысой Грейс, тогда они сдохнут от смеха, – пошутил Саша, чья дочь назло матери в первую же неделю службы побрилась налысо.
– Ты победил, – улыбнулся Виктор, откашлявшись. Он уже согласился с тем, что ему нужно больше пить витаминов и не пропускать мимо ушей причитания Анны – она наверняка уже проконсультировалась со всеми доступными специалистами. А может быть съездить с ней на курорт? В горы. Подышать свежим воздухом, побыть просто с ней наедине.
31.10.2033
С Днем рождения!
К.
06.11.2033
С Днем Рождения!
A.P.
25.12.2033
С Рождеством! Счастья и здоровья!
Императорский дом
31.12.2033
С Новым годом! Успеха и отсутствия хлопот!
Полиньяк
Удивительно, но она совершенно не почувствовала, как старая добрая Хезер зашнуровала ей корсет этого длинного черного платья с кружевом. Без дрожи и трепыхания руки были облачены в черные шелковые перчатки, так ненавистные Жанне, но положенные по этикету. Последние штрихи, совершенные такими родными дрожащими руками Хезер, изо всех сил, старающейся не смотреть в зеркало и княгиня будет готова для выхода.
– Кто бы мог подумать, что у Виктора такое специфическое чувство юмора, – на пороге спальни образовалась Мария, облаченная чуть в более современное платье – футляр. – Ему всегда нравилось, когда на тебе длинные женственные платья.
Анна безмолвно подошла к ней и взяла за руку, в последний раз посмотрев в зеркало, что было в полный рост.
Ей всегда шел черный цвет.
А еще белые розы, опоясанные черными лентами, в которых утопал весь дворец. Все было так, как и задумал князь. Точно по пунктам без единого отступления. И возможно именно эта его продуманность спасла семью от полного падения в горе.
Все было как во сне или под сильными лекарствами: смутно, шум словно пытался прорваться через вакуум. Анна опомнилась, когда колесо старинного катафалка, за которым шла вся процессия, наткнулось на неизвестно откуда взявшийся камень. Анне это напомнило какой-то до боли знакомый фильм, и она уже думала поделиться своим мнением, как вдруг осознала, что все остальные идут на пару шагов позади. А по бокам в нескольких метрах, отделенные хрупким забором, стояли люди, все как один со слезами на глазах, опущенными лицами, словно боялись поймать ее рассеянный взгляд.
Женщина, снова уйдя в себя, сам наступила на этот злополучный камешек, служивший Рубиконом, покачнулась и внезапно почувствовала на своей талии прикосновение чьих-то маленьких рук.
Анна удивленно посмотрела налево увидела рядом с собой Сору, в черном прямом платье до икр и без вуали в отличие от Анны. Императрица Упонии кивнула, давая понять, что не уйдет и, оставив руку на талии княгини, осторожно взяла правую руку женщины, скрепив этот спасательный круг.
Еще шаг. Еще. Еще…
Она бежит по больнице не разбирая дороги и не обращая внимания на удивленный персонал. Сейчас, как и в двухтысячи тринадцатом ей все равно, что о ней подумают эти незнакомцы. Женщина влетела в палату, в которой уже собралась вся ее семья, включая Марию, что так редко покидала пределы территории Дворца.
– Как он? – Анна опустилась перед койкой, на которой лежал Виктор. Бледный, с синяками под глазами и такими ужасно холодными руками. – Почему он все еще на аппарате?
Женщина со злостью посмотрела на ни в чем неповинного врача, что подумывал спрятаться за спиной Жанны.
– Мы боимся, что приступ повторится, – произнес еще один врач, что только что вошел в палату. Он не боялся княгини, прекрасно помня прошлую госпитализацию Виктора и поэтому уже был готов к худшему.
Наверное, лишь он был готов к худшему. Да и Виктор.
В церкви почему-то было очень холодно, не смотря на такое количество людей в зале и начало апреля по календарю. Тихие, еле слышные переговоры, были заглушены панихидой, тоже режиссированной князем – консортом. По разным сторонам от Анны сидела Мария и Киард с каменным лицом, он как и мать не позволял на публике проявить эмоции. В отличие от Соры, сидевшей позади, как близкий член семьи, и тихо ронявшей слезы, не обращая внимания на этих глупых посторонних людей. Она сама не понимала, почему эти предательские слезы лились из нее, ведь она просто знала Виктора, он ей просто нравился, просто. Просто. Просто она все это время думала. Что они с ним похожи, будто меж их судьбами была связь – они оба страдали от любви к своим вторым половинкам, они оба победили.
Почему же здесь так холодно?
Анна, обхватив себя руками, осторожно из – за плеча медсестры, наблюдала как ее мужа экстубировали. Мужчина откашлялся и посмотрел по сторонам.
– Сколько вас тут, – хрипло и все же насмешливо произнес он. – Идите домой. Я хочу отдохнуть. Со мной все будет хорошо. Верно, док?
– На кардиограмме ничего нет, – доктор сверился с показателями. – Так что повода для опасений нет.
Уходя семейство, фыркало, обнимало его, хлопало по плечу и обещало принести чего-нибудь запрещенного и вкусненького. Саша сообщил, что часа через два вернется и принесет шахматы, а то тут до смерти скучно.
Виктор устало махнул рукой и попросил принести карты. Однажды она решила, что неделя – это маленькая жизнь, сейчас Анна была убеждена совершенно в другом. Вся жизнь может перемениться за какие-то минуты.
Анна села прямо на пол холла дворца, бесчувственно разглядывая шикарные букеты все еще не завядших белых роз. Никто ее не трогал и не думал поднимать. И лишь новый придворный священник,
