с тобой?" повторяю я, чувствуя, что все, что я скажу, будет напрасно: "Он использует тебя как свое оружие, Лоркан".

Он замолкает. Может быть, он знает, а может быть, не хочет в этом признаться.

Я глубоко вздыхаю, мой взгляд блуждает по всем его частям, пока не останавливается на его руке. На ней остались сильные шрамы, шершавые участки даже на моей коже, когда бы он ни прикоснулся ко мне: "Так вот как он обратил тебя?" Я спрашиваю, несмотря на мои чувства по поводу того, что он сделал, мой вопрос звучит мягко.

Он смотрит на меня, и я двигаю подбородком к его руке. Он поднимает ее и внимательно рассматривает, прежде чем кивнуть: "Когда он мог перемещаться, он не мог контролировать это, я вошел сюда, когда он пытался заковать себя в цепи…" Он опускает руку и как будто не может договорить до конца.

"И ты оказался там в самое неподходящее время", — заключаю я.

Он снова кивает, отводя взгляд.

Это ничего не меняет. Когда я смотрю на него, я думаю только о том, что это он напал на нас, напал на меня.

"Расскажи мне о том, как вы проводили время с Дариусом, когда были детьми", — тихо говорю я, желая узнать, где все пошло не так. Его глаза смотрят на меня, в них мелькает темный огонек ярости, но я не отступаю: "Пожалуйста?"

Этой мольбы достаточно, чтобы его взгляд смягчился, и он сделал долгий глубокий вдох. На краткий миг я начинаю думать, что он ничего не скажет, пока..: "У нас было не так много детства. Мой отец ослеп, и поэтому я всегда был единственным, кто его обеспечивал. Дариусу не разрешалось выходить на улицу, но иногда я пробирался к нему, и он был настолько очарован всем, что в конце концов крал это".

Я невольно улыбнулась. Воришка с самого начала.

"Моему отцу это не нравилось. Он слишком часто наказывал Дария, но, несмотря на все это, Дарий продолжал бунтовать, искал все, что доставляло ему удовольствие, и всегда говорил мне о каждом своем желании в ночь Ноктюрна".

На его губах мелькнула улыбка, но он ее скрыл. Откуда столько ненависти к нему из-за одной вещи, я не могу понять. Поэтому я прикусываю губу и задаю вопрос, который не могу расшифровать с тех пор, как узнала: "Почему он убил твоего отца?"

Он тяжело выдыхает через нос, как будто знал, что я спрошу об этом: "Я не знаю", — говорит он, его взгляд мрачен и устремлен вдаль: "Меня не было целый день, а когда я вернулся, то застал отца в ярости, кашляющего кровью и испытывающего мучительную боль. Он держался за руку и говорил: "Это сделал дракон". Я даже не заметил, что Дарий выглядывает из-за стены в дальнем углу комнаты, пока не поднял голову. А когда я обратилась к нему, он только покачал головой. Я был так напуган, зол и…" Его губы сжались, когда он подумал об этом слове: "- Я был в таком ужасе, что сказал ему уйти, но в тот момент его сила вышла из-под контроля, сжигая все: стены, столы… И хотя мне удалось вытащить отца, прошло совсем немного времени, прежде чем он умер у меня на руках от укуса".

Я не знаю, что сказать, что подумать. Они были так юны тогда. Братья, семья, которая закончилась трагедией: "А Дарий?"

Его взгляд возвращается ко мне, пустой: "Он сбежал".

Наши глаза не отрываются друг от друга, и я понимаю, что он не хочет ничего объяснять.

"А ты не думал о том, что, возможно, это была не только его вина?" Я знаю, что не должна говорить об этом, когда меня не было рядом, когда я верила, что Дариус мог так поступить без всякой причины, кроме того, что он перевертыш. Когда Лоркан уставился на меня, словно не веря моим словам, я пролепетала: "У тебя с ним были хорошие воспоминания, он даже кажется…"

"Кажется, что Нара?" Его голос приобретает жестокий оттенок, прежде чем он качает головой в ответ на мое молчание, и под его челюстью мелькает мускул: "Генерал был прав, конечно, ты будешь его защищать".

Я могу только расширить глаза, глядя на него с недоверием: "Ты себя слушаешь?" Я бросаю на него взгляд, полный разочарования: "Генерал этот, генерал тот… Какую бы ложь и чушь он тебе ни скормил, ты так легко ее принимаешь".

Он нахмуривает брови, в его глазах проскакивает раздражение, словно он решил не думать иначе.

"Он пытался превратить меня в то, чем являешься ты". Я подхожу к решетке и сжимаю руками прохладную сталь: "И кто может сказать, что он не придет сюда и не попытается сделать это снова?"

"Он бы не…" Он делает напряженный вдох и меняет слова: "Я бы не позволил этому случиться с тобой". Его рука тянется к моей, чтобы коснуться ее около решетки. Первым делом я отдергиваю руку, но грубое прикосновение его пальцев к моей руке остается на моей коже как незваное присутствие.

Его взгляд становится умоляющим, как вчера вечером, когда он говорил, что любит меня. Я отступаю еще дальше, загибая пальцы на груди.

"Если таково твое представление о любви". Мое горло сжимается, чем дальше мы смотрим друг на друга, и я шепчу: "Тогда я не хочу и никогда не приму ее".

Я замечаю перемену в его глазах, боль, вспыхивающую в них, когда его рука опускается с решетки. Он кивает один раз, как будто понимает, но это не так. Я не думаю, что он когда-нибудь поймет, пока не осознает, что за человек на самом деле этот генерал.

Просто уходи, — говорит мой взгляд, и он подчиняется, останавливаясь у факела. Он смотрит в сторону и сжимает кулак, после чего превращается в силуэт и уходит.

"Что скажешь, Амброз?" говорит Адриэль через минуту или около того, когда я стою здесь, глядя на пламя факела. Я ничего не отвечаю: "Если только это не сам Крелло, не влюбляйся".

Его тон — слабая дразнилка, возможно, для того, чтобы успокоить себя и меня.

Я закрываю глаза и обнимаю себя за живот, чтобы успокоиться. Мои слова мягко звучат на языке: "Я не буду".

Глава 47

К моменту моего появления в пещерных проходах арены уже собралось немало учеников. Несколько человек пристегивают оружие за спиной, в ножнах и на груди. Я