— Масато и Изаму возвращались? — спросил он и махнул рукой, чтобы солдаты поднялись.

— Масато-сан вернулся задолго до заката, господин. А Изаму-сан пару часов назад.

«Хорошо», — подумал Такеши, оседлав Молниеносного и кивнув Мамору, чтобы тот следовал вместе с Нанаши за ним.

Если вернулся Изаму, значит, вести о союзе с Асакура достигли лагеря, и Фухито и Нарамаро больше не готовились обороняться от объединенного войска Тайра.

Когда они достигли первых разбитых палаток, он спешился и передал Молниеносного конюхам. Очевидно, их приближение заметили, потому что Фухито и Нарамаро уже его ждали. Меж ними обычно было не принято проявлять эмоции, но сейчас каждый их них стиснул Такеши, крепко постучав тому по спине.

— Я привез нам гостя, — с холодным презрением выплюнул Минамото, обернувшись к Нанаши. — Он должен встретить здесь столь же радушный прием, как встретил я в его родовом поместье.

Несколько десятков людей уставились на связанного, безмолвного мужчину. Его испуганный взгляд бегал с одного лица на другое, пока не остановился на лице Такеши. И тогда в глазах Нанаши вспыхнула лютая ненависть, заставившая Минамото впервые задумать на несколько мгновений о ее причинах. За что Тайра так его ненавидел? Уж точно не потому, что их кланы последние годы враждуют.

Краем уха он уловил чей-то сердитый голос и, обернувшись, увидел, как пустившего в них стрелу юнца отчитывает кто-то из старших — Такеши не знал его имени.

Он подошел к ним в момент, когда мальчишке назначали палки как наказание за его невнимательность и непочтительность.

— За что ты собираешься его наказать? — спросил Такеши. — За то, что он сделал все, как должно?

— Он оскорбил вас, господин, — с испугом в голосе отозвался мужчина.

— Меня не может оскорбить солдат, который исполнял то, что ему велели — охранял лагерь. Я запрещаю его сечь, — ледяным голосом отрезал он и услышал за своей спиной выдох облегчения, который не сумел сдержать юнец.

— Мамору, отвечаешь за него головой, — Такеши кивнул в сторону связанного Нанаши и поймал настороженный взгляд мальчишки. — Я запрещаю его увечить.

— Да, господин, — уже ему вослед отозвался сын Яшамару.

— Зачем он тебе живым? — спросил Нарамаро, когда они втроем зашагали вглубь лагеря к палаткам. — Нобу это не остановит.

— Нобу уже не имеет никакого значения. С поддержкой Асакура мы уничтожим их всех, — Такеши дернул плечом. — А Нанаши… считай его моей прихотью.

— Как Наоми? — Фухито искоса посмотрел на него и успел заметить мимолетную тень, пробежавшую по лицу.

— Она закрыла меня собой. Стрелы угодили ей в плечо, а должны были — мне в сердце, — тяжело отозвался Минамото. — Я оставил с ней у Асакура всех, кого смог.

— Она почувствовала нападение, а ты — нет? — Фухито едва уловимо приподнял брови. Всегда считалось, что из них троих самым сильным чутьем обладал Такеши.

— Получается, — он криво усмехнулся. — Я обязан ей жизнью.

Пока они шли, Минамото осматривался по сторонам. Самураи готовились сниматься с места: убирали навесы и палатки, без которых могли обойтись, чистили броню и оружие, загружали повозки, которые предстояло отправить в ближайшие дружественные им деревни.

— Мы рассчитываем выступить завтра на рассвете, — пояснил Нарамаро. — Но, когда получили вести от Масато, были готовы уйти уже сегодня.

Нахмурившись, Такеши коротко рассказал им о затеянной Асакура интриге.

— Старик совсем растерял остатки ума, — фыркнул Татибана. — Он правда думал, что ты сорвешься и нападешь на Тайра?

Минамото неопределенно пожал плечами. Он не стал говорить, сколь близок был к этому, когда стоял в коридоре напротив Нобу и Нанаши, и они задавали вопросы о его отце. Чудовищно близок.

И лишь легкое, едва ощутимое прикосновение пальцев Наоми к его руке удержали Такеши от того, чтобы сорваться и шагнуть в пропасть.

Нарамаро, видимо, еще не растерял уверенности в его нечеловеческой выдержке, которой он больше не обладал.

— Что обещал Асакура? — спросил Фухито, пока они рассаживались около костра.

Кто-то из самураев передал Такеши подогретую лепешку и пиалу с рисом. В такие моменты он всякий раз возвращался в давно минувшие годы своего детства и юности, проведенные подле отца в военных походах.

— Поделиться рисом и убивать солдат Тайра, если те убегут на его земли.

— Немного, — Нарамаро протянул к костру руки.

— Уж что есть, — скривился Такеши.

Даже за эту помощь он заплатит своей дочерью и обширными землями клана Токугава.

— Я обещал быть с вами столько, сколько потребуется, — спустя некоторое время заговорил Фухито, до того задумчиво смотревший на пляску огня.

Такеши и Нарамаро мгновенно переглянулись — в ту секунду оба уже знали, какими будут его следующие слова.

— Я думаю, мое время вышло. Говорят, умирать на рассвете — лучше всего.

— Фухито… — выдохнул Татибана и замолчал. Он был не вправе что-либо говорить.

— Вы окажете мне честь стать моими кайсяку*?

Такеши хотел мотнуть головой, но кивнул. Он смотрел на Фудзивара и не верил, что уже завтра его не будет рядом. Человека, вместе с которым он вырос. Союзника, с которым сражался спина к спине, и про которого всегда знал, что никто не ударит его сзади, пока там стоит Фухито.

— Я знаю, что это не добавит вам славы, и я благодарен, — Фухито церемонно склонил голову.

— О чем ты говоришь?.. — заговорил Нарамаро, но замолчал, махнув рукой. — Это для нас будет честью стать твоими кайсяку.

— Я уже попросил Сатоки начать все необходимые приготовления к церемонии.

Фухито был сосредоточен и одновременно расслаблен — так подобало настоящему самураю относиться к своей смерти. Его больше волновало соблюдение всех традиций и обрядов во время совершения сэппуку, чем то, что завтрашний день для него уже не наступит. Он обязан умереть достойно и красиво — только в этом случае он сможет смыть позор со своего имени и имени клана и обелить запятнанную честь. И потому сейчас он не имеет права показывать ни свой страх, ни свое волнение, если они есть.

Фухито должен вести беседу, улыбаться и делить скудный ужин, ведь только так он докажет, что смерть для самурая — это не наказание и не горе, а достойная, красивая смерть — лучшее, чего может желать воин.

Самурай живет, чтобы умереть — так их учили.

И сэппуку — это высшая милость для самурая, возможность доказать, что он следует бусидо до самого конца. Люди не вспомнят, как ты жил, но будут знать, как ты умер.

Когда они предадут прах