доступна прямому наблюдению только для субъективного духа и в ней уже открыта цель; то очевидно, что в целесообразности это изучаемое занимает промежуточное место между идеею цели и самою целью, т. е. должно быть воплощением идеи цели на пути к своему осуществлению, временною формою, в которую вступила она из низшей формы, чтобы подняться в высшую. Это значит, что изучаемое ближе к цели, нежели его предыдущее, и далее от нее, нежели его последующее.

То есть, принимая по внимание, что идея цели, как начало чисто отвлеченное, на пути к овеществлению себя должна преодолеть сопротивление инертной для себя среды, приводя совершающееся в ней в целесообразное движение, а лежащему в ней придавая планомерное строение, – мы должны заключить, что все изучаемое, цель которого подлежит определению, более сходно с целью своею, нежели предыдущее, из которого оно вышло, и менее сходно с нею, нежели последующее, которое из него выйдет; так как с каждым поступательным движением в инертной среде идея цели все более и более проясняется, проступает в вещественных началах этой среды.

Отсюда явление нарастания и направления в целесообразном процессе, открытие которого составляет вторую стадию в изучении целей существующего и совершающегося. Если мы возьмем несколько происшедших друг от друга вещей или явлений, то заметим, что в последующих из них нечто нарастает в сравнении с предыдущими, и это нарастающее есть всегда одно и то же, тогда как другое остается неизменным или еще чаще уменьшается. Это нарастающее есть пробивающаяся сквозь вещество идея цели, а уменьшающееся – преодолеваемая инертная среда, некогда совершенно чуждая идее и теперь формирующаяся под ее воздействием. Нарастание в преемственно сменяющихся вещах или явлениях указывает направление целесообразного процесса, а в самом нарастающем скрыта идея цели, здесь пробивающаяся к своему осуществлению.

Тщательно изучив строение нарастающего и направление, в котором нарастает оно, следует мысленно продолжить изученные формы в изученном направлении, пока не завершатся они, завершив его, и полученное будет идея цели, некогда прошедшая через чье-то сознание и со временем имеющая осуществиться через посредство – в ряду других – изучаемой вещи или явления. Это есть третья и последняя стадия в процессе определения цели, и, когда заканчивается она – цель открывается, проходя вторично в форме идеи через сознание открывшего.

Все сказанное об открытии цели мы вывели основываясь на общей теории целесообразности, и, кроме справедливости или ложности этой теории и процесса вывода, ничто не может ни подтвердить, ни поколебать сказанного. Поэтому не для подтверждения, а только для объяснения приведем несколько примеров, заимствуя их из области несомненной целесообразной деятельности.

Если бы кто-нибудь нашел начатый, но недоконченный чертеж геометрической фигуры, положим дугу какой-то кривой линии, то, внимательно изучая направление недоконченных линий, он мог бы продолжить их, пока начатая фигура не замкнется и направление не закончится. Так, часть дуги с неизменным направлением замкнулась бы в круг, с направлением изменяющимся известным правильным образом – замкнулась бы в эллипсис, а у других линий не замкнулась бы, и полученная фигура стала бы параболой, гиперболой, спиралью или чем другим. При этом идея, некогда прошедшая через сознание неизвестного человека, начавшего чертеж, прошла бы вторично через сознание того, кто закончил его.

Когда мы находим остатки разрушенных древних зданий или статуй, то через внимательное изучение направлений оставшегося, продолжая их – пока они не замкнутся, мысленно восстановляем их утраченную форму. На этом основывается реставрирование древностей.

Многие исторические деятели, рано умершие, не успели выполнить того, что задумали. Но, внимательно изучив совершенное ими, историк может определить цели, к которым они стремились и которые, однако, остались невысказанными. Подобным же образом государственные люди, следя за поступками друг друга, отгадывают отдаленнейшие замыслы один другого.

Наконец (в случае, если бы существование целесообразности удалось доказать окончательно относительно внешнего мира), при рассмотрении сторон и углов недоразвившихся кристаллов, мысленно продолжая их до взаимного пересечения, возможно восстановить их полные формы; по найденным остаткам древних растений и животных можно представить себе их в целом виде; по нескольким последовательным стадиям развития зародыша какого-либо животного можно определить его развитую форму.

XVII. Что касается до внутреннего строения, которое должно принять учение о целях вещей и явлений в Космосе, то это строение зависит от того, как распределим мы в группы самое стремящееся к целям. Итак, временно допуская, что существование целей для внешнего мира доказано, мы разделили бы это учение следующим образом. Прежде всего, анализировав природу человека, мы определили бы внутреннее строение каждой части этой природы и из направления этого строения, а также из нарастания явлений, которые совершаются в ней, определили бы, что выполнить предназначена она. Так, напр., найдя, что разум принадлежит к числу постоянных и неразложимых далее элементов человеческого духа, мы узнали бы строение его и то общее направление, которое имеют все совершающиеся в нем явления; мысленно продолжив эти явления, пока не завершатся они, т. е. «достигаемое» каждым явлением заменив «достигнутым» всеми ими, мы найдем общее (как это и должно быть) и точное название цели, к которой стремится разум, – напр. «доброе», «истинное», «справедливое» или что другое. Подобным образом мы нашли бы цели и всего другого, из чего, как неразложимого, состоит природа человека. Затем, путем синтеза, снова восстановив целость разложенного анализом, мы получили бы определение назначения человека. Потому что несомненно, что это назначение слагается из назначений того, из чего состоит он. Далее, от творящей природы человека мы перешли бы к формам творимого им, или к жизни, и из нарастающего в этих формах определили бы то конечное, к осуществлению чего стремятся они. Так определилась бы цель государства, искусства и всего прочего. Но и здесь мы не теряли бы из виду того, что уже было найдено относительно назначения человека, руководясь этим найденным, как проверяющим критериумом. Потому что цели, к которым стремятся формы жизни, не должны и не могут находиться в противоречии с назначением человека, творящего эту жизнь. Покончив с целями в мире человеческом, мы обратились бы к миру внешнему для человека и искали бы в нем последних форм, в которые стремится развиться то, что лежит и что совершается в нем. И здесь мы стали бы определять цели того лишь, что пребывая имеет устойчивую форму или совершаясь имеет постоянный процесс. Потому что только в форме и в процессе может заключаться целесообразность и потому что цель неизменна; так что формы и процессы, если они не устойчивы, свойственны вещам и явлениям не потому, что эти вещи и явления целесообразны, но потому, что они не могут существовать по самой