Она замирает, вскидывая на меня глаза.

— Правда? — Ее голос все еще шепчет, но в нем уже нет страха и беспокойства. Скорее, благоговение… и мимолетная надежда, такая же нежная, как и слова.

Я киваю.

— Я уверена в этом. Возможно, это и было причиной изменения меток?

Лючия отстраняется, взгляд ее метался между моей рукой и лицом.

— Такая грандиозная вещь должна была повлиять на них… Но я знаю песню моего брата. — Она вздыхает. — Я слышу ее в тебе.

Что это значит? Сердце замирает, словно не в силах выбрать между радостью и разрывом. Песня Илрита теперь часть меня, написанная на моей душе. Что это будет значить для него, когда я покину это смертное царство? И что это будет значить для меня?

— Смогут ли другие узнать об этом? — Я сосредоточилась на том, чтобы обеспечить ему максимальную безопасность, несмотря на риск, на который мы пошли.

— Скорее всего, нет, — неохотно признает она. — Я подозреваю, что смогу, потому что я видела почти все твое помазание и хорошо знаю песню твоей души, а мой брат и того лучше.

Это вселяет в меня надежду.

— А помазание не пострадало?

— Нет, насколько я могу судить. — Облегчение. — Но это может случиться, если вы будете упорствовать. Вы оба делаете опасное дело. Такая связь может поставить под угрозу то, что ты сможете должным образом спуститься в Бездну и предстать перед Лордом Кроканом. Ты формируешь больше связей с этим миром. — Она смотрит на меня, брови нахмурены от беспокойства.

— Мы знаем о риске, — говорю я, пытаясь своим тоном передать ей часть своего спокойствия. Монстр вины за наши решения снова пытается всколыхнуться. Но я не позволяю ему овладеть собой. Теперь уже нет пути назад. — Я понимаю твое беспокойство, мы оба понимаем, но у нас все под контролем.

Она вздыхает и уходит, прислонившись к колонне и глядя в Бездну.

— Лючия…

— Наша мать… она отдала все силы, чтобы унять ярость Лорда Крокана. Этого было недостаточно, и Илрит всегда винил себя в том, что ее жертва оказалась «бессмысленной». Он считал, что это его вина, что она все еще слишком привязана к этой земле, чтобы должным образом спуститься на землю. — Взгляд Лючии устремлен на тысячу лиг, поскольку

— Теперь он снова рискует. — Она слегка поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Ее раненый взгляд острее любого кинжала находит мягкое место между моими ребрами. — Ты убьешь его.

— Нет, не убью, — яростно говорю я. — Я не позволю причинить ему вред.

— Тебя не будет, — отрывисто говорит она. — И если чувство вины за то, что ты не смогла стать жертвой, не выведет его из равновесия, то тяжесть утраты сделает это. Как это было с моим отцом.

Я проплываю мимо, покачивая головой.

— Илрит не любит меня так, как твой отец любил твою мать. — Она тупо смотрит на меня. — Не любит, — снова настаиваю я. — Я об этом позаботилась.

— Если ты «позаботилась», то почему я слышу гармонию песни его души, смешанную с твоей? — Глаза Лючии наполнены твердой решимостью. Таким взглядом я бы одарила любого, кто посмел бы даже подумать о том, чтобы причинить вред Эмили. Прежде чем я успеваю ответить, она продолжает: — Скажи мне, почему я не должна донести на вас обоих в хор?

Слова холодны как лед и застывают на месте.

— Потому что я даю вам слово, что…

— Твое слово? — В этих двух словах есть осуждение, от которого у меня по позвоночнику пробегает дрожь. В них я слышу всех тех, кто в Денноу называл меня оскорблениями, которых я больше не понимаю: Нарушитель клятвы.

Почему они меня так называли? Я не могу вспомнить, а укол несправедлив и жесток.

— Ты дала нам слово — дала ему слово, что будешь посвящена в помазание, если он поможет твоей семье, — говорит она.

— И я предана, всем своим существом.

— Нет, если ты делаешь то, что ставит под угрозу саму твою цель! — огрызается она. Я отступаю назад.

— Лючия… пожалуйста, — мягко говорю я. — Это был момент страсти, не более того. — Странно лгать, пытаясь защитить свою честность. Но самое важное из всего этого — чтобы Илрит не страдал за то, что мы сделали. — Я не люблю его. Он это знает. — Слова нелегки, как ложь. Надеюсь, что и звучат они не так.

— Знает? — скептически спрашивает Лючия.

— Да. Я ему прямо сказала, пока… ничего не случилось. — Этот разговор становится глубоко некомфортным из-за того, что он ведется с его сестрой. Но я продолжаю. — Пожалуйста. Я хотела получить телесное удовольствие перед смертью — так сказать, почесать зуд. Если уж на то пошло, то это скорее помогло разорвать связь, чем укрепить ее. У меня нет никаких затянувшихся желаний.

Лючия продолжает настороженно смотреть на меня. Вздохнув и махнув хвостом, она садится на край моей кровати и снова смотрит в Бездну. Локти опираются на изгиб хвоста. Подбородок в руках.

— Я ненавижу это. — Слова честные и грубые. — Ненавижу, что впервые за шесть долгих лет я вижу своего брата по-настоящему счастливым с человеком, который отмечен смертью.

— Мне жаль. — Я подплываю к ней и устраиваюсь рядом. — Илрит — хороший мужчина… он заслуживает всего счастья в мире. И мне жаль, что я не могу дать ему его.

— Он выживет. Мы с Фенни позаботимся об этом. Только, пожалуйста, не усложняй нам жизнь. Мольба отчаянная и надломленная.

— Я не буду. — Я разрываюсь на две части. Между тем, чего я хочу, и тем, что я должна сделать. Между моими клятвами и обязательствами и мужчиной, которого я никогда не просила и даже не думала, что хочу. — Но с ним все будет в порядке. Я уверена в этом. У него есть вы обе. — Фенни и Лючия долгое время удерживали Герцогство Копья вместе, я думаю.

— Когда он действительно прислушивается к нам. — Она вздыхает и отталкивается от кровати, останавливаясь в середине дрейфа. Повернувшись ко мне спиной, она говорит: — Я не собираюсь рассказывать Вентрису.

— Нет? — не могу удержаться от вопроса. На мгновение я была уверена, что она это сделает.

— Нет смысла… Мы же не успеем помазать кого-нибудь еще. А ты уже отмечена как жертва; нам придется сначала убить тебя, если мы захотим попробовать. — Мрачно, но работает в мою пользу. — Так что, даже если ты будешь некачественным жертвоприношением, ты лучше, чем просто забитый или, что еще хуже, никакой. Я с содроганием думаю о том, что может случиться, если мы