— Молчи…

— Я видел, как сестрица Аиша и господин Халиль сидели в шезлонге… и он…

Она сильно ударило его по ладошкам, чтобы он замолчал, и нагнувшись к его уху, прошептала:

— Ты должен стыдиться того, что сказал. Если бы отец услышал тебя, то убил бы.

Тем не менее, Камаль настойчиво повторил свои слова, как тот, кто чувствует, что раскрывает ей невообразимую тайну:

— Он взял её за подбородок и поцеловал.

Она снова пребольно ударила его, чего до того никогда не делала, и тогда Камаль понял, что и правда он допустил ошибку, сам того не зная, и в страхе замолчал. Но когда они уже входили в залитый мраком двор своего дома, немного отстав от остальных — за ними шла только Умм Ханафи, чтобы запереть дверь на замок и на засов, — он нарушил молчание, и превозмогая страх и удивление, спросил с надеждой в голосе:

— Мама, почему он поцеловал её?!

Она решительно ответила ему:

— Если ты снова об этом заговоришь, я доложу отцу!..

41

Ясин в сильном опьянении укрылся у себя в спальне, чуть было не зайдя в комнату Фахми, уверенный, что за ним не следят. А Камаль быстро погрузился в сон, едва положив голову на подушку. Ясина увлекало желание устроить шум — реакция на нервное напряжение на свадьбе, и особенно по дороге домой, но он сдержался и совладал с собой. Комната показалась слишком узкой, чтобы устроить в ней буйное представление, и он решил облегчить душу и выговориться. Он уставился на Фахми — тот как раз переодевался, — и с насмешкой произнёс:

— Сравни-ка наши с тобой неудачи и искусство нашего отца!.. Поистине, мужчина — это он…

Несмотря на боль и изумление, что вызвали эти слова у Фахми, он был убеждён в том, что нужно сказать. С возмущённым видом и бледным подобием улыбки на губах он ответил:

— Тебе покровительствует удача, и лучший преемник отца — это ты.

— Тебя огорчает то, что наш отец — один из лучших мастеров в этом деле?

— Мне бы хотелось, чтобы рука перемен затронула его лик.

Потирая руки от радости, Ясин сказал:

— Истинный лик его — ещё более прекрасен и великолепен. Наш отец — идеальный пример. О, как бы мне хотелось его увидеть в тот момент, когда он стучит в тамбурин одной рукой, и держит в другой руке сверкающую рюмку!.. Ай да отец… Браво, господин Ахмад!

Фахми с удивлением спросил:

— А как же его набожность и благоразумие?!

Ясин нахмурил брови. Мысли его сосредоточились на этом вопросе, словно он сплотил их, находясь во вражеском окружении, чтобы успешно вырваться из него. В защиту своего восхищения отцом он сказал наконец:

— Это вовсе не проблема. Лишь твой трусливый ум создаёт проблему из ничего. Отец — благоразумный, верующий человек, любящий женщин. Тут всё ясно и просто, как дважды два. И я, может быть, больше всех похож на него, так как я и верующий, и любитель женщин, хотя мне и не достаточно благоразумия. Да и ты сам — человек набожный, осторожный, да и к женщинам не равнодушен. И если ты и впрямь оправдываешь и свою веру, и серьёзность, то от третьего отступишься, — он засмеялся, — а третье — это как раз самое твёрдое и непоколебимое!

Видимо, упомянув о последнем, он забыл, что вызвало у него такое восхищение и сподвигло пуститься в разглагольствования. Он не только явно выступил в защиту отца, но и на самом деле выразил те чувства, что полыхали в его захмелевшей груди: необузданный восторг, что охватил его после того, как скрылись все те люди, что наблюдали за ним и делали предупреждение; страсть, вызванная фантазией, наэлектризованная вином; острое желание плотской любви, которое его воля была не в состоянии обуздать или умерить. Но где же найти этот предмет страсти?.. Позволит ли это время?!.. И Зануба?!.. Что его с ней разделяет?!.. Путь туда не далёк, и после недолгого отдыха он снова вернётся домой и уснёт глубоким спокойным сном. Он радовался этим манящим мечтам как ненормальный, и не мешкая бросился их осуществлять, заявив брату:

— Жарко. Я поднимусь на крышу подышать свежим ночным воздухом.

Он вышел из комнаты в коридор и, ощупывая путь в сплошной темноте, с особой осторожностью стал пробираться наружу, стараясь не произвести ни малейшего шума. Интересно, сможет ли он в такой поздний час добраться до Занубы?.. Постучать ли ему в дверь?… И кто выйдет открыть ему?.. Что ему ответить, если его спросят, с какой целью он пришёл?.. А если вообще никто в доме не проснётся, чтобы открыть ему дверь?.. А если как всегда неожиданно нагрянет сторож и будет караулить его?.. В мозгу его, словно пузыри на водной глади, крутились все эти мысли, пока наконец не растеклись и не потонули в хмельном водовороте, смывающем всё на своём пути. Ясина они не омрачали — это были всего лишь преграды, и ему необходимо было оценить их последствия, но он только улыбался им, словно шуткам, ибо такие приключения стали для него привычными. Воображение перенесло его в комнату Занубы, окна которой выходили на перекрёсток Аль-Гурийи и Ас-Санадикийи. Он представил её в белой ночной сорочке, совершенно прозрачной, что куполом вздымалась над грудями и вокруг ягодиц, обнажая округлые, словно винная бутыль, лодыжки. Этот образ сводил его с ума. Ему так хотелось взлететь сейчас вверх по ступенькам, не будь этого пронизывающего мрака.

Он вышел во двор, где темнота была не такой густой благодаря приглушённом блеску звёзд, но глазам его, давно привыкшим к темноте на лестнице, показалось, что это свет или что-то очень похожее на него. И едва сделав пару шагов в сторону наружной двери в самом конце двора, внимание его привлёк еле различимый слабый свет, исходящий из щели в пекарне. Он бросил удивлённый взгляд