Лондон

ноябрь 1940 года

Ева стояла во внутреннем дворе отеля «Дорчестер», глядя, как изысканно одетые люди входят и выходят из завешанного зеркалами банкетного зала под треск зенитных орудий в Гайд-парке.

На паркетном полу нервничающие гости продолжали танцевать фокстрот и банни-хаг под звуки энергичной музыки, которая могла показаться неуместной уполномоченным по воздушной обороне, занявшим позиции на крыше отеля, или тем, кто в парке через улицу дежурил у пушек.

Из-за ночных бомбардировок танцы в «Дорчестере» перенесли в «Золотой зал» на цокольном этаже в центре здания под восемью этажами армированного бетона. Новое место, казалось, не омрачило полные решимости лица гуляк, которые жаждали продолжать жить по-прежнему, несмотря на хаос снаружи укрепленных стен.

Ева стояла с Алексом и группой мужчин, обсуждавших неудобства ограничений военного времени – то, о чем Алекс понятия не имел. Она подозревала, что он тесно связан с черным рынком, но покуда он снабжал ее шотландским виски, от которого она все больше зависела, жаловаться она не собиралась.

Присутствие Грэма она почувствовала еще до того, как он заговорил, – в воздухе что-то сместилось, кровь прилила к лицу. Она не разговаривала с ним с того самого дня в гардеробе «Савоя», хотя видела его несколько раз на вечерних приемах с Алексом. Они вращались в одних и тех же светских кругах, – говорила она себе. Она не могла позволить себе роскошь поверить в то, что это намеренно. Но избегала его: выходила из зала, когда Грэм появлялся там; просила отвезти ее домой, как только узнавала о его присутствии. Грэм служил постоянным напоминанием о том, что она имела и утратила, и ей было слишком больно видеть его.

– Добрый вечер, – сказал он и, подойдя, встал возле Евы. Алекс просиял, наслаждаясь разворачивающимся представлением и своей ролью в нем.

– Сейнт-Джон, ты же помнишь мисс Харлоу?

Зеленые глаза, остановившиеся на ней, казались непроницаемыми.

– Привет, Ева. Надеюсь, у тебя все в порядке?

Она заметила шрам на его челюсти – вероятно, след крушения самолета над Ла-Маншем. Она не рассмотрела шрам тогда, в тускло освещенном гардеробе, и теперь хотела коснуться его, поцеловать. Вобрать в себя часть боли, которую испытал Грэм.

Он отпил из своего бокала, не отводя от нее взгляда. Она хотела сказать ему, что умирает внутри, что в ее мире все неправильно. Что для нее всегда был только он. Вместо этого она произнесла:

– Все в порядке, спасибо.

Алекс смотрел на них с хищной улыбкой.

– А как наш добрый друг Дэвид? Боюсь, в последнее время мы с ним редко виделись. Полагаю, в Министерстве обороны теперь много работы.

Ева хотела сказать Грэму, чтобы тот ничего не говорил, что Алексу нельзя доверять никакую информацию, касающуюся близких людей. Взгляд Грэма остался неизменным.

– Да. И он как можно больше времени проводит с Софией. Она ждет ребенка и не очень хорошо себя чувствует.

– Жаль слышать это, – проговорил Алекс с почти искренним сочувствием. – Удивлен, что она осталась в городе.

– Да, врачи говорят, что перевозить ее слишком опасно. Дэвид соорудил роскошное бомбоубежище в подвале их особняка, с водопроводом и электричеством. Он спускает ее вниз каждый вечер перед сном и возвращает в спальню наутро.

– Истинное подтверждение настоящей любви, правда? – проговорил Алекс тоном искушенного в этом вопросе человека.

– Да, правда.

Грэм сделал еще глоток, не отрывая глаз от лица Евы.

Она отвернулась, жалея, что у нее нет выпивки, хотя хорошо знала, что никакой выпивки не хватит, чтобы приглушить ее боль.

– Потанцуешь со мной?

Она повернулась к Грэму, гадая, не показалось ли ей.

– Извини, Сейнт-Джон. Ева уже обещала следующий танец мне. – Алекс обвил рукой ее талию. – Правда ведь, дорогая?

Грэм насмешливо склонил голову, ни на миг не сводя с нее глаз, а затем удалился в банкетный зал. Его волосы блестели в свете люстр и в бликах стеклянных заклепок на зеркальных стенах. Он шел без трости, но его хромота была практически незаметна. Ева представила себе, сколько мучений доставляла ему нога, как она не давала ему уснуть после дня, когда он ходил без трости.

Она увидела, как он остановился перед молодой женщиной в платье из красного шифона: одно ее плечо было обнажено, второе – едва прикрыто розой из шелкового креп-жоржета. Улыбаясь, она вложила свою руку в ладонь Грэма, и они вместе двинулись на танцплощадку. Ева смотрела на его руку, лежащую на спине этой женщины, и вспоминала свое ощущение. Словно чувствовала тепло его руки на собственной коже.

Алекс вертел ее во время танца, а всплеск красного на периферии ее зрения напоминал о том, где ей хотелось бы очутиться. Вдыхая дым дорогих сигарет, она вполуха слушала бурлящие вокруг разговоры и вкрадчивую музыку оркестра, и в то же время представляла, что находится в совершенно другом месте.

На середине песни с улицы послышался звук бомбардировки, грохот которой проникал даже сквозь шумоизоляцию стен. Танцоры остановились, глядя на дирижера в ожидании указаний. После второй волны взрывов оркестр грянул «Хор наковальни» из «Трубадура». Музыканты играли ноты через раз, рассчитывая промежутки так, чтобы взрывы бомб заменяли удары молота.

– Потрясающе, – прошептал Алекс ей на ухо.

Ева заметила, как Грэм улыбнулся своей партнерше, увидела милый румянец, распустившийся на ее щеках.

– Я хочу домой.

– Хорошо. – Алекс придвинулся ближе к ее уху. – Но сначала тебе нужно пойти в бар и попросить официанта с большими усами «Френч семьдесят пять». Когда он скажет тебе, что шампанского нет, попроси меню. Положи его в сумочку, и тогда мы уйдем.