трём членам Политбюро ЦК КПЮ — Эдварду Карделю, Миловану Джиласу и Владимиру Бакаричу — была устроена «показательная порка» по всем трём вышеупомянутым случаям. При этом в качестве практических выводов И.В. Сталин дал прямое указание подготовить и срочно подписать двусторонние протоколы с СССР о «консультациях по всем международным вопросам», повторно осудил идеи Г. Димитрова о создании «восточноевропейской федерации» и заключения «таможенной унии» всех стран народных демократий, запретил расквартирование югославских войск на территории Албании и, как ни странно, поддержал первоначальную идею о создании Болгарско-Югославской федерации, к которой бы позднее присоединилась и Албания.

В ходе самой встречи болгары и югославы дисциплинированно приняли всю критику со стороны советских вождей. Однако если болгарские руководители продолжили курс на «примирение с Москвой» и после возвращения в Софию, то югославские вожди после приезда в Белград решили отказаться от сталинской идеи создания единой федерации с Болгарией и стали вновь давить на Тирану, вынуждая албанское руководство форсировать создание Албано-Югославской федерации. Более того, в узком кругу югославских вождей стало всё больше наблюдаться общее недовольство политикой Москвы и лично товарища И.В. Сталина, не считавшихся с интересами Белграда, что в тогдашних реалиях было просто беспрецедентно. На сей раз Белград, получив прямые указания вождя, открыто пошёл на их нарушение, о чём Москву сразу, ещё в начале марта 1948 г., тайно проинформировал член Политбюро ЦК КПЮ генерал-полковник Сретен Жуйович, что вызвало острую реакцию Кремля, расценившего подобное поведение «мнимых друзей из югославского ЦК» как откровенно враждебное по отношению к Москве.[455] Более того, столь жёсткая реакция Кремля была вызвана ещё и тем, что, по донесению советского посла в Белграде А.И. Лаврентьева, вопреки прежней практике югославская сторона впервые отказалась предоставить советскому торгпреду служебные данные о состоянии всей югославской экономики и основных параметрах бюджета.[456]

Как считают многие историки, ответные действия Москвы, предпринятые ею в марте 1948 г. и стали отправной точкой советско-югославского конфликта, который стал развиваться сразу в двух направлениях — внешнем и внутреннем. Во-первых, в середине марта 1948 г., когда на стол советских вождей была положена записка Отдела внешней политики ЦК «Об антимарксистских установках руководителей компартии Югославии в вопросах внутренней и внешней политики», советская сторона демонстративно отозвала из Белграда всех военных советников и гражданских специалистов. Во-вторых, в конце марта 1948 г. за подписями И.В. Сталина и В.М. Молотова в Белград на имя руководства КПЮ было направлено первое письмо, в котором советские вожди выдвинули против них прямые обвинения в оппортунистических ошибках, отступничестве от марксизма-ленинизма и проведении антисоветской политики. Наконец, в-третьих, с содержанием этого письма были сразу ознакомлены все лидеры восточноевропейских компартий — участниц Коминформа.

Последнее обстоятельство имело немаловажное значение, поскольку югославский прецедент вновь актуализировал проявившуюся ещё при подготовке создания Коминформа озабоченность Москвы «националистическими тенденциями» в восточноевропейских компартиях и недостаточно твёрдое следование ими различным аспектам советской внутренней и внешней политики. Тем более что в том же марте 1948 г. в Москву поступили донесения советского посла в Варшаве В.З. Лебедева, в которых говорилось о борьбе двух группировок в руководстве ПРП, одна из которых во главе с В. Гомулкой «заражена польским шовинизмом» и не раз замечена в «антисоветских высказываниях и выпадах». Кроме того, озабоченность и подозрения советской стороны поведением ряда лидеров «братских» компартий нашли своё выражение в трёх специальных записках о ситуации в правящих партиях Польши, Чехословакии и Венгрии, которые были составлены в начале апреля 1948 г. в Отделе внешней политики ЦК ВКП(б) и направлены на имя его руководителя секретаря ЦК М.А. Суслова.

Понятно, что на этом фоне советско-югославский конфликт представлял собой «благоприятную возможность» использовать жупел «титоизма» для подавления тревожных тенденций, возникших среди коммунистической элиты ряда стран «народной демократии». Более того, ряд нынешних историков (Т.В. Волокитина[457]) говорят о том, что именно по этой причине Москва сразу оказалась заинтересованной не столько в разрешении, сколько в эскалации этого конфликта. Однако вместо предъявления каких-либо конкретных документов подобной заинтересованности в качестве главного аргумента в работах этих авторов фигурирует довольно зыбкое утверждение о том, что, дескать, И.В. Сталин проигнорировал ряд возможностей для его урегулирования, в частности письма В. Гомулки и Г. Георгиу-Дежа, адресованные И.Б. Тито, в которых они предложили выступить в роли возможных посредников между Белградом и Москвой. Но дело как раз в том, что анализ этих писем и других архивных документов показывает, что речь шла о фактической капитуляции И.Б. Тито на новом совещании Коминформа, которое созывалось в Москве специально для рассмотрения советско-югославского конфликта и «тревожного положения в КПЮ». Потому югославский лидер отверг предложения В. Гомулки и Г. Георгиу-Дежа как полностью бесперспективные.[458]

Между тем, как утверждают Л.Я. Гибианский и Е.В. Матонин,[459] в конце мая — начале июня 1948 г. советской стороной, в частности, в новом послании И.В. Сталина и В.М. Молотова, а также в письме М.А. Суслова, тоже делались определённые намёки на то, что урегулировать конфликт можно было бы путём частичного признания югославским руководством своих ошибок, в том числе «левацкого свойства». Но после того, как заместитель заведующего Отделом внешней политики ЦК ВКП(б) В.В. Мошетов, ездивший в Белград с примирительным сусловским письмом, привёз советским вождям письменный и устный отказ И.Б. Тито от участия в новом совещании Коминформа в Москве, советско-югославский конфликт вступил в новую, ещё более острую и уже непримиримую фазу. Кроме того, особую остроту в советско-югославский конфликт внесло и то обстоятельство, что в апреле 1948 г. И.Б. Тито начал чистку в Политбюро ЦК КПЮ, а затем отдал приказ об аресте двух его бывших членов — министра финансов Сретена Жуйовича и министра промышленности Андрия Хебранга, которые на апрельском Пленуме ЦК открыто выступили против конфронтации с Москвой, отправки ответного письма ЦК КПЮ и отказа руководства КПЮ от участия в работе Коминформа. Более того, тогда же, в июне 1948 г., при довольно странных и до сих пор не выясненных обстоятельствах погиб один из лидеров югославских партизан, начальник Генерального штаба Народно-освободительной армии Югославии генерал-полковник Арсо Йованович, у которого тоже возникли серьёзные разногласия с маршалом И.Б. Тито по поводу его конфликта с Москвой.[460] Поэтому чисто конъюнктурные попытки ряда современных авторов (Ю.С. Гиренко, А.С. Аникеев[461]) обвинить исключительно И.В. Сталина в развязывании, а затем и в эскалации советско-югославского конфликта просто не выдерживают никакой критики.

Понятно, что в создавшихся условиях, когда И.В. Сталин не смог вынудить непокорного И.Б. Тито отступить и принять позицию Москвы, ему не оставалось ничего иного, кроме как ужесточить борьбу с югославскими «еретиками». 19–23 июня 1948 г. в