Шрифт:
Закладка:
После разрушительного наводнения Хоттон увез семью подальше и больше не выходил на связь, оставив его в одиночку решать все проблемы. Он попал в плен из собственного обмана и предательства.
Ему казалось, что ничего хуже быть уже не может, но в ночь, когда налетчики подожгли Воющий домишко, оно произошло. Рин вернулся поздно, обессиленный от злобы и отчаяния, с чувством, будто его набили пеплом, как чучело – соломой. Поэтому, увидев перед домом Рэйлин, сидящую на лестнице, он вначале решил, что надышался дымом и видит то, чего нет. Но она и впрямь была здесь. Он так обрадовался ее внезапному возвращению, что не заметил бледности лица, строго сомкнутых губ и холодного приветствия.
– Я думала, ты не придешь, – сказала она с укором, как будто он назначил встречу и не явился вовремя.
– Могла бы открыть дверь своим ключом или разбудить слуг.
– Я хотела дождаться тебя.
– Зачем? Это же наш дом.
В растерянности он поднялся по лестнице, отпер замки и ступил за порог, с удивлением подмечая, что Рэйлин помедлила, прежде чем войти. Летнюю накидку она не сняла и не разулась, сразу обозначив, что не планирует задерживаться надолго. Рина это задело, но он по привычке замкнул чувства на замок. Годы, проведенные в домографной конторе, вымуштровали его.
– Что-то случилось?
Не отвечая, она призраком проплыла мимо него в гостиную. В доме не горело ни одной лампы, и Рин не стал зажигать их. Он и без того знал, что Рэйлин напряжена и встревожена.
– Я хотела попрощаться.
Ее слова расползлись внутри него, как лава, выжигающая собой все живое. Медленно к нему пришло осознание, что они значат.
– Т-ты бросаешь меня? Сейчас?
Рэйлин качнула головой.
– Нет, я освобождаю тебя.
Он хотел закричать, что это неправда, ошибка, жестокая шутка, а смог только тихо выдохнуть:
– Почему?
Задавая этот вопрос, он не знал ответа, и все же гадкая мысль в глубине сознания ныла и болела, как старая рана. Последние годы он только и делал, что предавал и обманывал, – ради нее. Отчаянно держался за свою работу, чтобы быть достойным; ломал себя каждый раз, когда приходилось идти против воли, здравого смысла и совести. Чувствовал ли он, в кого превращается? Или Рэйлин первой заметила это? Да, она охладела к нему, потому что в стремлении доказать ей свою любовь он стал другим человеком. Лживым, изворотливым дельцом. Он недостоин ее. Больше недостоин.
С осознанием этого принять ее безмолвие было еще сложнее. Она молчала из жалости, подбирала слова, чтобы правда не ранила его, боялась сказать что-то неподходящее, грубое, обидное. Когда она замельтешила перед ним, нервно вышагивая из угла в угол, Рин предложил присесть. У него самого кружилась голова, и пол уходил из-под ног, словно дом превратился в безлюдя и ворочался от раздражения. Он позволил себе опуститься на диван после того, как Рэйлин нашла себе место в кресле у камина.
– Когда ты уехал со своей помощницей, – начала она с надрывом, – я жутко разозлилась. Мне было легко представить тебя с ней. Признаться, я втайне этого хотела, чтобы найти повод расстаться. Так было бы легче.
– Неужели ты могла подумать, что я… Хранитель с тобой, Рэй, после стольких клятв?
Она упрямо качнула головой.
– Дело не в клятвах. Я знаю, что ты меня любишь. Иначе бы не стал терпеть моего отца. Ты уничтожаешь себя, свою совесть, и все ради чего?
– Ради тебя, – с трудом произнес он. В горле было сухо, на языке чувствовался противный привкус пепла.
– Я не хочу, чтобы ты продолжал убиваться из-за женщины, которая тебя не любит! – выпалила она с уверенностью, не терпящей возражений.
– И давно ты стала ею?
– Намного раньше, чем осознала. – Она издала судорожный вздох, словно готовилась к нырку. – Но Дарт помог мне многое понять.
– Вы с ним… – Рин запнулся, пытаясь подобрать подобающую замену словам, что крутились в голове, но все было слишком грубым и оскорбительным по отношению к ней.
– О нет. – Истерический смешок. – Он предан тебе как пес.
– Я, видимо, должен обрадоваться?
Рэйлин ничего не ответила, и долгая пауза окончательно убила в нем всякую надежду. Ни оправданий, ни извинений, ничего, к чему прибегают люди, чтобы сохранить отношения.
– Я все знаю, Рин, – наконец сказала она. – О вашем договоре. Отец сам все рассказал. Думал, меня это остановит, все его «он так старался ради тебя», «у нас общее дело» и прочее. Я тогда разозлилась и поехала в контору. Не знаю, что я хотела там найти. Документы? Письма? Или что-то, способное меня переубедить? Я не соображала, что делаю. Это случилось в ночь, когда архив взломали. Помнишь? Ты так неожиданно вернулся, что я не смогла сразу поговорить с тобой.
– Рад, что ты все знаешь. Может, теперь мы…
– Больше никаких нас, Риндфейн, – перебила она, и ледяные нотки в ее голосе зазвучали уже отчетливо. Ни с чем их не спутаешь, ничем не оправдаешь. – Во мне растоптали все чувства к тебе, а я позволила этому случиться. Позволила отцу распоряжаться мной. Позволила тебе унижаться перед ним. Позволила себе наблюдать за этим. Однажды я задумалась: а что будет, если мы когда-нибудь решим расстаться? Сможем ли мы освободить друг друга, зная, какую цену нам пришлось заплатить?
– Я уже заплатил ее, Рэй.
Он подумал о том, какие гнусные поступки совершал, чтобы быть с ней: пользовался преданностью Дарта, доверием Флорианы, уязвимостью Риза… Он предавал тех, кого считал своими друзьями, и все ради женщины, для которой и этого оказалось мало.
– Хватит! – Рэйлин встала и выпрямилась. – Я все обдумала и ни о чем не жалею, – заявила она с таким пылом, будто хотела убедить не его, а себя. – Разве что о Дарте. Все было бы проще, попадись мне более сговорчивый любовник. Тогда бы ты точно возненавидел меня и принял наш разрыв.
Все, что она говорила, приносило ему боль, но Рин не хотел потерять Рэйлин: ни в прошлом, когда принял условия ее отца, ни сейчас, когда понял, что эти жертвы были напрасны.
– Рэй, дорогая, скажи, что я должен сделать, чтобы…