в оркестровую яму, тем самым спас его не только от самосуда, но и от своих киевских сослуживцев. Позже мы встретим Иванова и в другом эпизоде: после вынесения приговора он придёт к Богрову в камеру, чтобы дополнительно его допросить — случай в дореволюционной практике исключительный, потому что к смертникам в царской России следствие никогда не возвращалось.

Иванов спрашивал, Богров отвечал.

Из последних показаний Д.Г. Богрова:

“Зовут меня Дмитрий Григорьевич Богров, вероисповедания иудейского, от роду 24 года, звание помощника присяжного поверенного. Проживаю в г. Киеве, Бибиковский бульвар, дом № 4, квартира 7. К делам политического характера не привлекался. На предложенные вопросы отвечаю: решив ещё задолго да наступления августовских торжеств совершить покушение на жизнь министра внутренних дел Столыпина, я искал способ осуществить это намерение. Так как я не имел возможности встретиться с министром, я решил обратиться к начальнику охранного отделения Н.Н Кулябко, которому я рассказал, что ко мне обращался некий молодой человек, который готовится совершить покушение на одного из министров, и что этот молодой человек проживает у меня на квартире. Кулябко, будучи очень взволнован сообщёнными сведениями, поставил наблюдение за моей квартирой для установления личности этого молодого человека...”

— А дальше? Когда вы были у Кулябко? Говорите, как всё было на самом деле, — наступал Иванов.

И Богров рассказывал:

— У Кулябко, кажется, я был 27 августа, затем 31 августа и, наконец, встретился с ним в “Европейской гостинице” 1 сентября в номере четырнадцатом.

— Кто был с Кулябко, когда вы с ним встречались?

— В первый раз, помню хорошо, присутствовал полковник Спиридович и ещё один господин, кажется Веригин. Кулябко вполне искренне считал мои слова истинными. Вследствие этого дал мне билет в Купеческой сад, а затем и в театр.

— Вы были и в саду? — удивился Иванов.

— Да, — ответил Богров. — Был и там. Кстати, за билетом в Купеческий сад я посылал в охранное отделение посыльного, билет ему выдали в запечатанном виде. На конверте написали: “Для Аленского”.

— Как вы получили билет в театр?

— От того же Кулябко. Билет он мне прислал в восемь часов вечера на квартиру, предупредив по телефону. Передал мне его филёр, который знал меня в лицо, как знают меня многие филёра.

— Значит, находясь в Купеческом саду, вы уже вынашивали свои преступные планы?

— Вынашивал, — согласился арестованный. — Я был там с восьми вечера до конца торжества, и револьвер был при мне. Стоял на аллее недалеко от малороссийского хора ближе к входу. Потом переменил место и стоял на пути прохода государя за хором, приблизительно против ресторана. Почему не выполнил своего намерения, не знаю. Ещё раз повторяю, что подполковник Кулябко не знал о цели моих посещений.

Иванова насторожило, что Богров выгораживает Кулябко. “С какой стати в таком положении он его выгораживает? Другой стал бы топить Кулябко, чтобы спасти свою шкуру, а этот прилагает усилия, чтобы того обелить. Тут что-то не так”.

Иванов был опытной ищейкой, нюх имел, как и полагается ищейке, отменный.

— Вы говорите, что Кулябко не знал о цели ваших намерений?

— Да, конечно.

— Хорошо, предположим, что это так, — согласился Иванов. Но вот вы приходите в театр... Что вы говорили Кулябко и что он вам отвечал?

— Я вошёл в здание через главный вход и встретил Кулябко, который меня спросил: “Ну что, ушёл ли ваш квартирант?” Я ответил, что он ещё у меня на квартире, что он заметил наблюдение и поэтому не выходит. Кулябко предложил мне съездить под каким-нибудь предлогом домой и посмотреть, не собирается ли мой гость уходить. Я вышел из театра приблизительно в восемь часов двадцать пять минут, перешёл на другую сторону Владимирской улицы и приблизительно через пятнадцать минут вернулся обратно. Вошёл я через правый боковой вход, причём неизвестный мне офицер не пропускал меня, так как часть билета была порвана при первом контроле. Я обратился за помощью к Кулябко, который удостоверил, что я уже был в театре.

— И вас впустили?.. Следовательно, вам помог Кулябко. А дальше? Что было дальше?

— Весь первый антракт я не сходил с места. Во время второго антракта я прошёл в коридор, увидел Кулябко. Он сказал мне: “Я сильно беспокоюсь за вашего квартиранта”. И опять предложил мне поехать домой. Я согласился, но повернул в другую сторону и прошёл в проход, где стоял Столыпин. Подойдя к нему на расстояние двух-трёх шагов, я вынул револьвер “браунинг” и произвёл два выстрела. После этого я повернулся и пошёл к выходу, но был задержан.

— Кто вам дал браунинг?

— Я приобрёл его в Берлине, в магазине, в 1908 году, и вместе с ним купил патроны в количестве 50-60 штук.

— Вы стреляли?

— Нет, стрелять мне приходилось мало. В общем, стрелял я раз тридцать, иногда в цель, иногда в воздух.

Иванов расспрашивал Богрова о многом: о том, в какой партии он состоит, какие исповедует цели, участвовал ли в работе революционных организаций, какое имеет отношение к охране, с кем из охранников общался, задал ему детальные вопросы, чтобы выяснить мотивы преступления.

— Что вас толкнуло на такой шаг? — спросил он.

Богров ответил:

— Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции, то есть отступления от установившегося в 1905 году порядка: роспуск Государственной думы, изменение избирательного закона, притеснение печати, инородцев, игнорирование мнений Государственной думы и вообще целый ряд мер, подрывающих интересы народа.

— Но вы же служили охране, — удивился Иванов, — вы боролись с революцией своими методами, зачем же вам было идти на виселицу?.. Зачем?— переспросил он Богрова, но на вопрос не получил ответа.

В протокол записали о службе Богрова в охранке. Правда, там записали и такое: “Никакого определённого плана у меня выработано не было, я только решил использовать всякий случай, который может меня привести на близкое от министра расстояние, именно сегодня, ибо это был последний момент, в который я мог рассчитывать на содействие Кулябко, так как мой обман немедленно должен был обнаружиться”.

— А кроме гуляния в Купеческом саду у вас была ещё возможность встретиться с министром? — поинтересовался Иванов. — И была ли такая встреча?

— Была одна, — ответил Богров. — В июле или в августе 1910 года, точно не помню, но хорошо помню, как это случилось.