— Вы помните номер билета? — спросил кто-то из членов суда.

— Да, конечно, — ответил Богров, — и даже очень хорошо. Ряд восемнадцатый, номер билета... — Он сделал паузу, словно пытался его вспомнить, но потом назвал верную цифру.

И добавил деталь, на которую не обратило внимание следствие:

— Билет был выписан на моё настоящее имя, но с ошибкой в заглавной букве моего отчества.

— И по этому билету вы явились в театр?

— Да, я явился в театр и там встретил Кулябко. Я сообщил ему, что Николай Яковлевич по-прежнему находится на моей квартире и, по-видимому, уже обнаружил за собой наблюдение. Тогда Кулябко и попросил меня сходить домой и удостовериться, не вышел ли мой гость из дома. Господин Кулябко боялся его прозевать...

Богрову задавали вопросы, касающиеся действий Кулябко. Он отвечал спокойно, словно судили не его, а совершенно другого человека, все объяснения давал правдиво и искренне, и по его безразличному виду было видно, что сам суд его не слишком волнует.

Он был как бы равнодушен ко всему происходящему, и это равнодушие удивляло присутствовавших. О Кулябко он сказал несколько добрых слов, хотя до этого признался, что вначале хотел убить именно его и потому явился однажды к начальнику охранного отделения на квартиру, но пожалел его — тот так мирно выглядел в домашнем халате, так безмятежно, что рука на такого доброго человека у него не поднялась.

Судебное заседание длилось три часа.

Судьи совещались полчаса, не более.

Председательствующий объявил решение суда:

— Признать обвиняемого виновным по предъявленным обвинениям: по статье 102 — принадлежность к революционной партии — и по статье 279 — покушение на убийство. Исходя из вышеизложенного, приговорить Богрова к смертной казни через повешение...

Богров выслушал это так же спокойно, как до этого слушал все выступления.

— Господин судья, — обратился он к генералу Рейнгартену. — Не могли бы вы распорядиться, чтобы мне дали поесть. Кормят здесь отвратительно, — пожаловался он.

Генерал его просьбе не удивился, распорядился, чтобы просьба Богрова была удовлетворена.

Через час после приговора резолюция была объявлена в окончательной форме и тут же отправлена на утверждение командующему войсками Киевского военного округа.

От подачи кассационной жалобы Богров отказался.

— Малодушничать я не буду, — будто бы пояснил он.

Приговор по делу был утверждён командующим через 24 часа после объявления, а именно — в десять часов вечера на другой день, и сразу же был отправлен для исполнения.

Весьма существенная деталь: протокола не вели — так было записано в положении о военно-окружных судах, — и в этом случае исключения не сделали. Позже, когда в 1912 году комиссия Первого департамента Государственного совета расследовала деятельность должностных лиц, виновных в убийстве Столыпина, показания Кулябко восстанавливались по рассказам присутствовавших на суде.

Было судом вынесено и особое определение: преступное бездействие властей при исполнении возложенных на них обязанностей во время пребывания императора в Киеве со стороны товарища министра внутренних дел, шефа корпуса жандармов генерала Курлова, чиновника для особых поручений МВД, исполняющего обязанности вице-директора Департамента полиции Веригина, начальника Киевского охранного отделения подполковника Кулябко и полковника отдельного корпуса жандармов Спиридовича...

Казус, который так и не был замечен нашими историками, — в крепости не оказалось штатного палача, и для того, чтобы своевременно привести приговор в исполнение, надо было сыскать добровольца. Его нашли из числа местных заключённых.

— Первое моё условие, — сказал он, — чтобы после казни меня перевели в другую тюрьму и чтобы там никто не знал, что я был палачом.

Сидеть в камере “Косого капонира”, видно, было совсем горько, если арестант таким путём согласился поменять место своего заключения.

— А второе? — спросил у него тюремный начальник.

— Чтобы давали прогулку, — сказал он.

Ему ответили, что оба его желания будут исполнены.

— Надеюсь, что у вас не будет третьего желания, — заметил начальник, которого этот доброволец, по сути, выручал. Если бы он не согласился казнить Богрова, то пришлось бы вынесение приговора отложить, а это было запрещено всё той же инструкцией.

Инструкции во времена самодержавия строго соблюдали.

Из газеты “Новое время”, 13 сентября 1911 года:

“В день казни Богров, беседуя в “Косом капонире” с раввином Алешковским, сказал:

— Передайте евреям, что я не желал причинить им зла, наоборот, я боролся за благо и счастье еврейского народа.

На упрёки Алешковского, что Богров своим преступлением мог вызвать еврейский погром, осуждённый резко ответил:

— Великий народ не должен, как раб, пресмыкаться перед угнетателями его.

Полагают, что перед казнью Богров хотел продолжить беседу с раввином и что-то передать через него еврейству".

Имя добровольного палача осталось неизвестным.

Жена Столыпина Ольга Борисовна, используя все свои связи, пыталась остановить скорый суд над убийцей, открыто подозревая, что в таком тёмном деле не мог действовать одиночка, а был заговор по расправе с её мужем, в котором, по её предположению, могли участвовать и весьма влиятельные особы. Она хотела тщательного расследования.

Впрочем, полного расследования требовали многие.

Быстрота следствия и казнь убийцы наводила на тревожные мысли.

Казнь состоялась в четыре часа утра на Лысой горе.

Очевидец писал: “К Богрову подошёл палач. В этот момент Богров обратился к присутствовавшим с просьбой передать его последний привет родителям. Затем палач связал ему руки сзади, подвёл к виселице. Надел на него саван. Уже под саваном Богров спросил: “Голову поднять выше, что ли?” Затем на шею Богрова была накинута верёвка. Он сам взошёл на табурет. В этот момент палач вытолкнул табурет из-под ног. Тело повисло. В таком положении, как требует закон, тело висело около пятнадцати минут. Палач снял петлю. Врач констатировал смерть. Труп положили в яму, засыпали и сравняли с землёй. Всё это в общем продолжалось около 45 минут”.

Заглянем в серую тетрадь. Здесь есть подробное описание казни Богрова, причём с такими подробностями, что порой кажется, что писал очевидец. Лишь ссылка в конце записи свидетельствует о том, что скорее всего владельцу тетради о казни рассказал тот, кому довелось на ней присутствовать.

Из серой тетради:

“Так как Богров отказался от принесения кассационной жалобы, то приговор был конфирмован через 24 часа по объявлении: а именно, 10-го сентября, в 10 часов вечера, и направлен на немедленное исполнение. Однако казнь отложили на сутки ввиду того, что не принято казнить под воскресенье.

Приготовления к казни начались с вечера.