университетов; был вызван и декан филологического факультета ЛГУ Г. П. Бердников, но не поспел к заседанию. В этот день коллегия более занималась вопросами языкознания – именно поэтому на заседании присутствовал профессор МГУ и директор московского филиала ИЯМ Г. П. Сердюченко, но вызванный из Ленинграда профессор ЛГУ Ф. П. Филин, как и декан, не успел приехать.

Обсуждение состояния литературоведения состоялось на двухдневном заседании Коллегии МВО 23–24 марта 1949 г., проходившем в помещении министерства на улице, которая, как ни парадоксально, носила имя А. А. Жданова (дом № 11). Заседание проходило под председательством заместителя министра по общим вопросам А. М. Самарина (С. В. Кафтанова на заседании не было). Преподаванию литературы были посвящены два вопроса – «О работе филологического факультета МГУ» и «О состоянии преподавания западной литературы в вузах г. Москвы». Здесь Г. П. Бердников уже присутствовал.

Если обсуждение второго вопроса – «Об антипатриотической деятельности группы космополитов на кафедрах западной литературы в высших учебных заведениях Москвы» – сводилось лишь к утверждению заготовленной резолюции[745], то вопрос о филологическом факультете МГУ оказался наиболее серьезным из всех рассмотренных коллегией. Сперва декан филологического факультета Н. С. Чемоданов выступил с докладом, после чего прошли прения, в которых принимал участие и Г. П. Бердников. Именно озвученное начальством отношение к Ленинградскому университету, а также выступление самого Г. П. Бердникова оказываются наиболее важными в контексте нашего повествования.

Начиная разговор, руководитель Главного управления университетов МВО СССР профессор К. Ф. Жигач сказал:

«Товарищи, обсуждение вопроса о работе филологического факультета на сегодняшнем заседании коллегии имеет большое значение для улучшения работы не только филологического факультета Московского университета, но и для улучшения подготовки кадров на всех филологических факультетах всех университетов. ‹…›

Несколько слов о других университетах. Прежде всего о Ленинградском университете. Здесь присутствует декан Ленинградского филологического факультета, ему следовало бы предоставить слово.

Нужно отметить, что, мне кажется, на Ленинградском филологическом факультете еще хуже обстоит дело, чем в Москве: состав ведущих профессоров, как Азадовский, Эйхенбаум, Жирмунский, Реизов, Гуковский – теоретики космополитизма, преклонялись перед буржуазной наукой. Когда критиковали Веселовского, они выступали против этой критики.

Мы вчера беседовали с деканом факультета, он говорит – мы проработали всех, разложили по полочкам и ждем только команды, когда начинать критиковать, нет указаний обкома партии и министерства. Надо им послать группу товарищей помочь развернуть критику, которая должна быть. Пора уже вам не ждать команды, а самим приниматься за дело»[746].

Затем выступил и сам Георгий Петрович:

«БЕРДНИКОВ. – Я должен сказать, что положение на филологическом факультете Ленинградского университета еще более трудное, чем в Московском университете. И это определяется, прежде всего, тем, что в Ленинградском университете особенно были сильны традиции, появившиеся с дореволюционными традициями декаданса, то, что расценивалось в начале ХХ-го века, который был в Ленинграде и имел свои толки. На сегодняшний день один из этих толков – это группа – которые были соратниками Эйхенбаума; один из толков – Жирмун[ский], ибо эти профессора активно действуют и имеют своих учеников, которые занимают руководящее положение в филологии; это проф[ессора] Гуковский, Бялый, Тронский и ряд других, которые являются непосредственными участниками этих бывших толков формализма.

Что из себя представляют некоторые из них? Эйхенбаум в 1919 году предлагал отсидеться от чумы большевизма. В 1922 году писал – жизнь, слава богу, пошла не по Марксу, тем лучше. Он был вождем, теоретиком группы, которая пыталась установить Гамбургский счет. ‹…›

Толстой, по теории Эйхенбаума, теряет национальность, он заявил, что Толстой является наименее национальным из русских писателей. Такие же вещи, примерно, Эйхенбаум проделывает с Лермонтовым, который под его пером являлся результатом самых различных западноевропейских влияний.

Во время дискуссии о Веселовском Эйхенбаум заявил, что критика и самокритика мешает творческому вдохновению. Будучи апологетом Веселовского, заявил на дискуссии о Веселовском, что Фадеев допустил громаднейшую политическую ошибку, что выступил против Веселовского. Это ниспровержение гордости нашей науки и культуры. Отсюда можно сделать соответствующий вывод.

Жирмунский является зав[едующим] кафедрой западноевропейской литературы. Рядом работает Реизов. Для характеристики Реизова достаточно сказать, что он недавно выпустил диссертацию Таманцева о [Бодлере][747]. Было ему указано, что работа идет по порочному пути, но он сказал, что в диссертации все учтено. На деле же это оказалось порочной, недопустимой работой.

Рядом работает Алексеев[748], его космополитические ошибки известны, это апологет Веселовского. Рядом работает Г… [отточие в тексте][749], которая не имеет своего лица, а дышит и живет Жирмунским. И начинается дальше молодежь – Дьяконова[750], Хатисова[751], жена Жирмунского Сигал, они не имеют научного лица.

Мы столкнулись с системой вредительской подготовки кадров, когда все делалось, чтобы Жирмунский оказался незаменимым.

Какие мероприятия проводятся на факультете? Мы находимся сейчас перед третьим туром очень серьезной борьбы против пережитков тех или иных определенно враждебных направлений в нашей филологической науке.

Весной прошлого года впервые за много лет их деятельности в советской литературе добились безоговорочной капитуляции Жирмунского, Алексеева, Проппа, Эйхенбаума, Азадовского и многих ученых, которые подвергались критике, но не выступали с признанием ошибок.

Во время сессии ВАСХНИЛ подверглись сугубой критике наши лингвистические кадры кафедр литературы. Тогда проводили критику под флагом требований реальной перестройки содержания читаемого курса, поставили перед кафедрами ряд практических задач, которые должны были на деле продемонстрировать, как люди перестроились, в процессе работы наблюдали перестройку.

Последние события разоблачения космополитов представляют все эти вопросы. И для нас ясно стало, что в ряде случаев имеем дело не с отдельными ошибками, а с целой системой ошибочных, сознательно неверных взглядов со стороны ведущих теоретиков литературы, ведающих подготовкой кадров на филологическом факультете Ленинградского государственного университета.

Во‐вторых [sic!], мы чувствуем, что в некоторых местах не добрались до сути при критике, которой подвергались отдельные ошибочные положения в работе Гуковского. Между тем совершенно ясно, что в работах Гуковского имеется в основе своей порочная гегелианская система. Достаточно оказать о том, что этот Гуковский так пишет: “Реализм в литературе пришел на смену романтизму и возник на основе противоречий самого романтизма, зарождался в нем”.

Интересна эта система идеалистического представления, что развитие литературы при самом развитии художественного познания мира придет, что в работах Гуковского и Пушкин и Гоголь страдали объективизмом. Тут речь идет о широком потоке европейского масштаба, где на одну доску ставятся не только Пушкин и Радищев, но и Руссо.

Я могу сказать, что последние месяцы проделана на филологическом факультете большая работа, мы заново пересмотрели продукцию крупнейших русских ученых, пересмотрели работы