Шрифт:
Закладка:
«Приписывать себе подхалимаж я не могу. Я с Попковым ни разу в жизни не разговаривал. С Капустиным встречался по делу раза два. За собой вины подхалимажа я не признаю. Почему не сообщил в ЦК и ГК? Потому что не хватило смелости.
ВОПРОС С МЕСТА: А скажите все-таки откровенно, нет ли тут угодничества перед начальством?
ОТВЕТ: Попков и Капустин до Университета мало доходили, мало им руководили»[736].
О факте участия двух членов бюро райкома в подтасовке результатов выборов стало известно в первичных парторганизациях района; даже на партсобрании в Библиотеке Академии наук склонялись имена членов комиссии:
«Мы с отвращением отзываемся о таких, как бывш[ий] II секретарь РК ВКП(б) т. Плюхина и бывш[ий] секретарь партбюро ЛГУ т. Андреев, допустивших подлог во время подсчета на областной партконференции»[737].
Необходимость отмываться от такого позорного пятна также усилила работу парткома Ленинградского университета весной 1949 г.
Безродным космополитам не место в высшей школе
Вслед за Союзом советских писателей расправой над космополитами занялось МВО СССР. Однако прежде оно разобралось с московскими филологами. В столице события развивались не менее драматично, а наиболее сильный удар большевистской критики и самокритики пришелся по филологическому факультету МГУ и Институту мировой литературы имени А. М. Горького, где громили литературоведов‐евреев.
Если филологический факультет ЛГУ был разгромлен уже после того, как МВО СССР дал на это “добро”, то в Москве министерство само шло по горячим следам событий, которые сотрясли филологическую Москву в середине месяца. 19 марта 1949 г. «Литературная газета» сообщала:
«Три дня продолжалось заседание ученого совета Института мировой литературы имени А. М. Горького Академии наук СССР, посвященное вопросам борьбы против космополитов‐антипатриотов в критике и литературоведении. В своем докладе проф[ессор] Ф. Головенченко указал на огромное значение статей газет “Правда” и “Культура и жизнь”, разоблачивших деятельность антипатриотической группы театральных критиков.
Вредное влияние космополитизма сказалось и в области литературоведения, в работах ряда исследователей, проявивших антипатриотическое низкопоклонство перед зарубежной наукой и литературой. Космополиты всячески раздували значение буржуазной западноевропейской литературы и отрицали национальную самобытность передовой русской литературы, умаляя ее всемирное значение.
Ф. Головенченко отметил, что Институт мировой литературы до настоящего времени ничем не помог борьбе нашего народа с космополитизмом. Институт не выпустил ни одной книги, ни одной статьи, которые содействовали бы разоблачению безродных космополитов. Мало того, те труды, которые выходили из стен института, оказались зараженными ядом космополитизма. ‹…›
Выступавшие в прениях научные сотрудники говорили о необходимости до конца разоблачить вредоносную деятельность космополитов в критике, в литературоведении. Они отмечали тот огромный вред, который нанесли космополитствующие “теоретики” работе Института мировой литературы»[738].
В Москве между ИМЛИ и филологическим факультетом МГУ в кадровом вопросе была налажена система «сообщающихся сосудов», подобная той, которая существовала между Пушкинским Домом и филологическим факультетом ЛГУ в Ленинграде. Конечно, в Москве такой дуализм соблюдался лишь отчасти, поскольку параллельно подобное явление существовало между ЦК и ИМЛИ, что придушило свободу научной мысли в столице значительно раньше, чем в городе Ленина.
То же касается борьбы с литературоведами-космополитами: в марте в Москве они уже были выявлены, проработаны на партсобраниях, и ко многим из них были приняты оргмеры, тогда как в Ленинграде основные проработки состоялись только в начале апреля. Эту динамику иллюстрирует и передовица мартовского номера журнала МВО СССР «Вестник высшей школы», принадлежащся перу специалиста по истории ВКП(б), штатного сотрудника министерства, профессора А. В. Шапкарина «Выкорчевать остатки космополитизма из высшей школы», в которой перечислены московские жертвы:
«Сколько путаницы и вреда нанесли безродные космополиты делу подготовки советских литературоведов! В ряде гуманитарных высших учебных заведений гор. Москвы кафедры всеобщей литературы были заняты ими: в Московском университете – Металловым, Мотылевой, Мендельсоном[739], Гальпериной[740], в Областном педагогическом институте – Эйхенгольцем, в Городском педагогическом институте – Исбахом[741], в Литературном институте – Металловым[742]. Куда бы ни пытался проникнуть со здоровыми, свежими мыслями новый человек – всюду он встречал организованное сопротивление этой группы.
Пишут ли они о русских классиках или о молодых советских писателях – мерка подхода у них одна. “В эпоху, когда искусство Запада, – пишет Т. Мотылева, – утрачивало связь со многими традициями своего прошлого, – русский художник Лев Толстой, творчески участвуя в достижениях современного ему мирового искусства, в то же время явил в себе неповторимый синтез гомеровской цельности, шекспировской живости, бальзаковской трезвости… Толстого роднит с Вальтер-Скоттом широта исторической перспективы, с Диккенсом – гуманность и живое ощущение будней, с Мериме – динамичность повествования”. Это строки из недавно защищенной Т. Мотылевой диссертации, за которую она получила ученую степень доктора филологических наук.
В дальнейшем Мотылева с яростью выступает против лучших произведений советской литературы. Ей мерещится “слащавый привкус” в поэме Недогонова “Флаг над сельсоветом”, “налет идиллической сентиментальности” в поэме Грибачева “Колхоз ‘Большевик’ ”, в романе С. Бабаевского “Кавалер Золотой Звезды”. Все это выдумано для того, чтобы опорочить лучшие произведения нашей литературы, которыми по праву гордится советский народ.
На позициях формализма и эстетства стоят некоторые профессора русской литературы вузов Ленинграда: В. Жирмунский, Б. Эйхенбаум, Б. Томашевский и др.
Необходимо положить конец всем этим проявлениям антипатриотизма, наносящим громадный вред развитию советского искусства, советской литературы»[743].
Министерство переводит стрелки на Ленинград
Всю вторую половину марта 1949 г. Министерство высшего образования СССР занималось пристальным рассмотрением положения, создавшегося в московской филологии. Поскольку педагогические вузы были подведомственны Министерству просвещения РСФСР, Литературный институт – Союзу советских писателей, ИМЛИ – Академии наук СССР, и только МГУ был с 1946 г. в прямом подчинении МВО СССР, то первым объектом внимания министерства стал филологический факультет Московского университета.
В пятницу, 18 марта, состоялось первое заседание коллегии министерства, посвященное филологическому факультету МГУ. На заседание Коллегии были дополнительно приглашены еще 22 человека[744], в числе которых ректор МГУ А. Н. Несмеянов, проректор А. Л. Сидоров, декан филологического факультета Н. С. Чемоданов, профессора факультета А. М. Еголин и В. В. Виноградов… Также на заседании присутствовали бывшие тогда в Москве деканы филологических факультетов Киевского, Казанского и Белорусского
