— Ты даже не представляешь, что мы можем, — прервал его Лозневой. — Мы зимой выдаем рабочие чертежи по этому злополучному сорок третьему и с весны открываем газовикам фронт работ сразу с двух сторон трассы. Здорово?

— Здорово!

— Через два дня лечу вертолетом в головную колонну. Мог бы договориться, чтобы забросили по пути наших людей к Миронову.

— Полечу я.

— Ты погоди, — остановил его Лозневой. — У тебя здесь дел не расхлебаешь. Надо кого-то другого.

— Если Миронов обещал за две недели окончить изыскания, то ехать надо мне. Я тогда с этими данными прямо к проектировщикам подамся.

— А без этого нельзя?

— Нельзя. Совесть не позволяет.

— Не позволяет? Эх, Виктор, домудришься ты, что махнет на тебя рукой Инна и будет права.

— Не махнет. У нас с ней железный уговор.

— Ну ладно, полетишь ты. А еще, — и, оборвав мысль, Лозневой добавил: — А что, если нам этих пареньков прихватить?

Заметив нерешительность на лице Виктора, Лозневой спросил:

— Думаешь, не подойдут?

— Да нет. Говорить с ними трудно. Все решает Грач. А парень он с большим норовом. Может заартачиться. Мы их немного обидели.

— Чем? — насторожился Лозневой.

— Они сварщики, а работают…

— Ну, знаешь, это тебе не завод, а стройка. Какая работа есть, ту и делаем. Все так. Найди подход. Не мне тебя учить.

— А если все-таки заартачатся? — колебался Виктор.

— Тогда придется просить у подводников.

— У них тоже сейчас горячка перед штурмом Ивделя. Механизаторов брать нельзя. Все на счету.

— Пусть дают. Мы же тебя им на целую зиму отдали, — одними глазами улыбнулся Лозневой.

День был настолько богат впечатлениями, что Вася Плотников, несмотря на усталость, не мог сразу уснуть. Он запустил руку под матрас, достал дневник, ручку-фонарик и начал писать.

ИЗ ДНЕВНИКА ВАСИ ПЛОТНИКОВА

«Какой сегодня был день! Начался он в четыре утра, сейчас первый час ночи, а ребята все еще колобродят, никак не угомонятся. Железнодорожники нас опередили. Кожа и кровь уже были не нужны, а нужен был компот. Принесли больным тридцать банок, и был скандал. До обеда соскабливали лагерную грязь в ивдельской парилке. А потом бродили по городу и сияли как медные пятаки. Мишка, как всегда, острил. Он сказал, что первые шесть месяцев после бани чувствует себя здорово. Но глаза грустные. Стасик ходил и ныл. Проклинал тайгу, Ивдель и все на свете. Его широкой степной натуре здесь тесно, ему нужен простор, лес давит на психику. Игорь поддакивал, и они такую скучищу развели, что я еле дождался обеда. Хотелось сбежать. Сесть на поезд и махнуть домой. Во какие меня мысли посещают!

…А потом у нас был товарищеский обед в «Севере». Олегу Ванычу может здорово влететь. Хотя драки как таковой не было. Правда, Арсентий и его дружок схлопотали. Но это уже было вне «общественного места», а когда их грузили в вездеход. За столом все о’кэй. Собрание открыл сам Олег Ваныч. Он сказал, что если пить без тостов, то это будет пьянка, а если с тостами, то общественное мероприятие. Проголосовали за мероприятие. Были песни: начали с Окуджавы и Высоцкого, закончили русскими народными.

Виктор пришел со своей невестой. Ничего, симпатичная. Только, как и я, ростом не вышла, не для нашего Севера. Но зубки у нее острые. Когда Арсентий хамить начал, так отшила его, что он, бедный, ноги в руки и на другой край стола. Вообще, как сказал Олег Ваныч, ее присутствие украсило наше басурманское мужское общество.

Много было смешных тостов. Я их не запомнил, потому что сильно хохотал, а вот грустный помню. Сказал Олег Ваныч, и у него такие глаза были, что мне не по себе стало. Вот его тост.

У цыгана воры украли доброго и быстрого, как огонь, коня, оставив ему клячу. На ней цыган пустился в погоню. Вор хлестал скакуна плетью, а цыган ласково понукал: «Милая, поднажми, в том коне вся моя жизнь, прошу тебя, поднажми». Вор плеткой, а цыган лаской, и расстояние вдруг стало сокращаться. Вот уже виден силуэт коня, потом спина всадника, его шапка и плеть в руках. Вор все ближе и ближе, но силы у старой лошади иссякли, ласковые слова уже не помогают, и тогда она повернула голову к цыгану, сказала: «Погладь меня, дорогой, за ушами». Цыган нежно погладил. Лошадь рванулась из последних сил и настигла вора…

Так выпьем же за то, чтобы нас чаще гладили за ушами.

Виктор Суханов после этого тоста сидел как каменный. Замер, прилип глазами к Олегу Ванычу. Ох и переживает он за него!

Грач тоже как туча, почти не острил. Стасик и Игорь гнули свое: «Из этой дыры надо бежать, и чем раньше, тем лучше. Зимой здесь богу душу отдашь». Мишка сначала соглашался, а потом взвился, будто его укусили. За грудки Стасика и орет: «Тебе нельзя, а другим можно?»

Ребята думали, у нас драка, а Грач им: «Топайте, у нас мирный разговор за жизнь».

Что происходит с нами? На Севере мы как-то скуксились. Может, это оттого, что нет у нас здесь настоящего дела? «Если ты строитель, то должен делать все», — говорит Олег Ваныч. А Грач считает, что у сварщиков должна быть своя гордость, как у моряков или летчиков. Кто тут прав? Конечно, себя в обиду не надо давать, а с другой стороны, здесь стройка. Да еще какая. И все строители — солдаты. А раз ты солдат, то нюхай порох».

10

На другой день вечером Суханов и Лозневой вели разговор с ребятами.

— Пока стоит добрая погода, мы и часа не можем терять, — объяснял Виктор. — Здесь и завтра же может так застрогать. У нас жилье, город под боком, а там палатки, рюкзаки да консервы. Надо выручать.

— А при чем тут мы? — нагловато сузив глаза, спросил Грач. — Если все, что говорилось сейчас, посвящается нам, то у нас тоже есть к начальству встречный вопрос.

Видно стыдясь своего развязного тона, Мишка встал. Лицо напряглось и покраснело. Но он превозмог себя и, напустив обычную личину грубоватой независимости, продолжал:

— Мы требуем работы по специальности, а вы нас за это еще дальше в тайгу выпихиваете?

— Мы тоже не сельские и понимаем, — поддержал Грача Игорь Самсонов.

Но Михаил недобро глянул в его сторону, и тот умолк.

— Это похоже на зажим критики, — продолжал Грач. — Если вам не нужны сварщики, так и скажите. Мы поймем. А финтить нечего.

— Брось дурака