«Это всего лишь монашки», — повторил я про себя.

Чтобы заглушить звук шагов, я снял обувь, а затем направился в сторону библиотеки.

Из келий доносился храп, кашель и даже шепот. По телу пробежали мурашки при виде многочисленных распятий и изображений святых на стенах. Мне казалось, будто за мной следят.

Когда я наконец вошел в архив и включил фонарик, лучше не стало. Дева Мария, висевшая на почетном месте, казалась настолько живой, что ее глаза следовали за мной, куда бы я ни двигался. Ее тень танцевала на стене каждый раз, когда луч фонарика перемещался по комнате.

Любопытным образом жития святых на полке перемежались кулинарными книгами. Названия я читать не стал, они меня не интересовали. Я пробежался по полкам с фонариком и уже решил было, что ничего не найду. Но вот же они, в неприметном уголке. Кожаные корешки с позолоченными надписями, записные книжки на пружине и старые ежегодники. Здесь же хранились связки писем и синие папки с документами.

Мне потребовалось много времени, чтобы разобраться в бумагах. Эти женщины хранили все, начиная от счетов за пасхальные свечи до старых рецептов выпечки, которую уже никто не делает.

Было почти пять утра, когда я нашел то, что искал. Это была учетная книга с колонками имен и фамилий.

ДОНОРЫ. ПОЛУЧАТЕЛИ.

Заголовок каждого списка выглядел довольно загадочно. Как можно назвать тех, кто бросает ребенка, и тех, кто его забирает?

Я листал страницы, пока не дошел до тысяча девятьсот семьдесят девятого, года моего рождения.

Вот то, что я искал.

В одной колонке были указаны имена матерей, бросивших своих детей в монастыре, в другой — семьи, которые нас забрали. Во втором списке я нашел имена своих приемных родителей.

Я почувствовал эйфорию. Как только мои тюльпаны расцветут, я смогу покончить с женщиной, которая предала меня и лишила той жизни, которая мне предназначалась.

Моя радость была недолгой — все оказалось не так просто. В этом списке не было ни имен детей, ни дат рождения, ни какой-то еще информации, которая могла мне помочь. Кто из этих семи женщин моя мать?

— Проклятье, — пробормотал я.

Сзади послышался шум, и я насторожился. Выключив фонарик, я подождал несколько минут. Тишина. Только где-то вдалеке раздавался приглушенный храп. В коридоре тоже никто не ходил. Ложная тревога — но мне было пора.

Я вырвал из книги страницу, которая меня интересовала, а остальное убрал обратно.

Но стоило мне сделать первый шаг за порог, как раздался какой-то скрип, и я замер.

Дверь одной из келий открылась.

Сердце в груди бешено застучало.

Посередине коридора возникла фигура, больше похожая на тень. Она замерла, наблюдая за мной. Наверное, она испугалась не меньше моего.

Этого я не предвидел. Монахиня загораживала мне путь. Если я хочу сбежать отсюда, мне придется как-то разобраться с ней. Я нашел то, что мне нужно, и не мог позволить какой-то монашке разрушить мой план.

Я собирался просто оттолкнуть ее, но понял, что передо мной настоятельница. Неожиданно во мне проснулась ярость. Эта старуха всю жизнь возглавляла монастырь. Я представил, как она передает меня шкиперу, который забрал меня домой с намерением осчастливить свою жену — а та возненавидела меня с первого же дня.

Все произошло так быстро, что я даже не помню, как это случилось. Знаю только, что я с силой сжимал ее горло, пока ее глаза не побледнели, а дыхание не пропало. Я убил ее. Вернее, так я тогда думал.

Я осмотрелся: вдруг наша возня разбудила кого-то еще.

Но в коридоре было пусто.

Я ощутил восторг. Я стал богом. Теперь я решаю, кому жить, а кому умереть. И на этот раз все было гораздо проще, чем с матерью, которую пришлось отравлять месяцами.

Именно в тот момент, пока я стоял в полумраке коридора над распростертой на полу монахиней, ко мне пришло осознание, что моя работа должна быть более масштабной. Раз я не знал, кто из женщин в списке — моя мать, у меня остался только один вариант. И он мне нравился.

Я просто покончу с ними всеми.

Моя месть будет грандиозной.