мне, что мы не останемся здесь дольше, чем на год, что мы уедем домой. А сейчас вам надо идти, мистер Чарлзворт. Вы не должны задерживаться из-за меня. Спасибо, что пришли, спасибо за советы, спасибо всем.

— Я попрошу заехать к вам доктора. Он даст какое-нибудь лекарство. Я понимаю, что ужасное потрясение для вас — то, что произошло.

— Не беспокойтесь, я никому не хочу доставлять никаких неудобств.

— Все-таки я пришлю доктора.

— Не беспокойтесь, я буду хорошо себя вести. Сяду у телефона и буду ждать.

— У вас есть друзья, которые могли бы прийти и побыть с вами?

Прежняя улыбка появилась на ее подрагивающих губах.

— Друзья в этой вонючей дыре? Вы, очевидно, шутите…

Чарлзворт торопливо прошел к двери, бросив через плечо:

— Я все время буду у телефона, если что, звоните, не раздумывая, мне в посольство, номер есть в телефонной книге.

Пытаясь отпереть многочисленные замки, он услышал из гостиной ее голос:

— Вы придете еще, мистер Чарлзворт? Вы же придете еще навестить меня?

Он поспешно захлопнул за собой дверь, чтобы не слышать ее звенящих слов…

* * *

В течение почти шли минут полковник пытался выстроить в ряд все прибывающих журналистов и фоторепортеров. Он угрожал, уговаривал, ставил условия, сколько должно быть шагов от арестованной до их микрофонов и фотоаппаратов в тот момент, когда она будет здесь проходить. Наконец он, кажется, остался доволен результатами своих усилий, предпринимаемых на площади, расположенной во дворике полицейского участка.

— И помните, никаких интервью. Это абсолютно запрещено!

Последние слова он прокричал, махнув рукой в сторону полицейских, которые стояли в тени дверного проема.

Появившаяся Франка Тантардини шла, высоко подняв голову, со сжатыми губами, уставившись немигающими глазами на солнце. Цепь, свисавшая с ее наручников, была такой длинной, что при ходьбе касалась ее колен. Джинсы и блузка были запачканы грязью. Справа от нее стояла цепь из полицейских, ограждавшая девушку от натиска репортеров. Шедший рядом офицер крепко держал ее за локти. Это были уже не те люди, которые брали ее, не те, кто убивал Энрико Паникуччи. Те были секретными агентами, их нельзя было выставлять под прицел фотокамер. Эти же все были в форме, аккуратно одетые и причесанные, с начищенными ботинками. Они весьма гордились собой и вышагивали рядом с ней с величайшей важностью. Франка не обращала никакого внимания на раздававшиеся вопросы журналистов и продолжала идти до того места, где толпа была самой плотной, а плечи полицейских теснее всего прижимались друг к другу. Камеры репортеров здесь были ближе всего.

Она окинула толпу взглядом превосходства, выдернула правую руку из сжимавших ее рук офицера, резким движением выбросила ее в воздух, сжав кулак и как бы салютуя. Казалось, даже ее улыбка зазвенела от раздавшихся щелчков фотоаппаратов. Полицейский снова схватил ее за руки и прижал их книзу. Затем она скрылась за дверью. Шоу закончилось. Полиция получила причитавшуюся ей славу, фоторепортеры — снимки. Все были довольны. Этакое победное шествие, прошедшее, впрочем, довольно спокойно.

Из окна верхнего этажа, не видимый журналистам, за этим парадом наблюдал Франческо Веллоси. Рядом с ним стоял помощник министра.

— Сколько дерзости, настоящая львица! Великолепна даже в поражении! — с восхищением произнес помощник министра.

— Год в Мессине, максимум два, и она станет ручной, — неприязненно заметил Веллоси.

— Нет, она все-таки великолепна, чертовски хороша! Сколько ненависти, сколько гордости!

— Надо было пристрелить ее еще на улице. — На губах Веллоси застыли презрение и горькая усмешка.

* * *

Компьютерный поиск обладателя третьих отпечатков пальцев, найденных полицией в квартире — логове Франки, был быстрым и успешным. Правительство, бесконечно критикуемое за слабость в борьбе с преступностью, не поскупилось на это дорогое и современное оборудование, специально закупленное в Германии для борьбы с терроризмом. Распечатка принтера была короткой и ясной:

КРИМИНАЛЬНАЯ ПОЛИЦИЯ РИМА.

ДАТА: 25.7.80 РЕГ. НОМЕР: А419/В78 БАТТИСТИНИ ДЖАНКАРЛО МАРКО, РОД. 12.3.60

ПРОЖ.: 82С, ВИА ПЕСАРО, ПЕСКАРА

ОРГАНИЗАЦИЯ БЕСПОРЯДКОВ,

ОСУЖДЕН НА 7 МЕСЯЦЕВ 11.5.79

ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ СНЯТЫ 9.3.79

Более подробная информация будет получена позднее, но имя и его фотография будут лежать на столе у Франческо Веллоси к тому моменту, когда он вернется из полицейского участка. Снова поиски, приметы. Новая папка ляжет сверху на груду дел разыскиваемых полицией лиц.

5

Прошло несколько минут, прежде чем Джеффри Харрисон понял, что они едут уже не по гладкой поверхности автострады.

Запах хлороформа улетучился, оставшись только в его памяти, как один из спутников утреннего кошмара. Затхлая вонючая сырость пропитала его тело и конечности и стала уже привычной. Дыхание сквозь ткань капюшона несколько нормализовалось с течением времени, угарный газ от работающего двигателя машины можно было перетерпеть. Он долго пытался развязать стягивающие его путы, но потом решил бросить все это к чертям собачьим. Вместе с успокоением пришел и комфорт. Без слез, без борьбы, без отчаяния. Не стоит ему состязаться с ними, надо просто лежать, пусть все несется мимо, надо избавиться от этих дурацких фантазий, приходящих ему в голову. Он ничего не сможет сделать, чтобы изменить ситуацию. Поэтому он просто лежал, ощущая дребезжание и тряску движущегося автомобиля и понимая по этим толчкам, что теперь они едут по неровной извилистой дороге.

Он подумал о Виолетте, бедной старушке Виолетте. Она уже все знает, ей все рассказали, должно быть, в квартире полно полиции, а она кричит на них и плачет, и пока не придет кто-нибудь, кто говорит по-английски, она не поймет чего, от нее хотят. Бедная старушка Виолетта, она умоляла его не оставаться здесь до следующего лета — они провели здесь уже полтора года, она говорила, что это предел, хватит. Хотя она должна бы уже приспособиться к этой жизни, пойти на какой-то компромисс, сделать что-то для этого.

Конечно, жизнь здесь совсем не похожа на жизнь в Англии, но многие ездят за границу и как-то держатся. Ей надо было найти себе подруг для утреннего кофе, для прогулок по всем этим древним руинам. Неужели она не могла заставить себя сделать это?.. Хотя, впрочем, может, и не могла. Казалось, ничто ее не интересует — ни его работа, ни коллеги-сослуживцы, ни те несколько иностранцев, что жили по соседству. Она никогда никого не принимала, не сплетничала ни с кем из соседей, не могла признать того, что люди, говорящие на другом языке, тоже могли обладать достоинствами, быть умными, добрыми или забавными. Она считала, что если они не британцы, то вполне могут вытереть руки