— Чёрт знает что! Какой-то сумасшедший дом! — кричал, выходя, Сангородский.

Однако, забежав в сортировку, велел санитарам нести собаку в перевязочную, а сам помчался к Перову.

Алёшкин осмотрел принесённого огромного пса тёмно-серого цвета, с белым нагрудничком и чёрными пятнами на ушах и посредине спины. Это была действительно породистая восточно-европейская овчарка. Пёс смотрел на врача умными, внимательными глазами. Он лежал на столе в каком-то не совсем естественном положении. Его левая задняя лапа была вывернута наружу и в средней части бедра имела деформацию. Из раны на левом боку слегка сочилась кровь.

Борис имел уже достаточно опыта, чтобы с первого взгляда определить характер ранения. Положение лапы сразу указывало на огнестрельный перелом бедренной кости. Даже при беглом осмотре левого бока можно было определить, что здесь ранение безобидное, касательное, пулевое. Оно, по существу, не требовало обработки. С конечностью дело оказалось хуже, там действительно имелся открытый перелом бедренной кости.

После недолгого раздумья Борис решил обработать рану, поставить кость в правильное положение и наложить гипсовую повязку. Он понимал, что собака может в любой момент сорвать её, но другого выхода не видел. Отнимать лапу в месте перелома, что было бы самым простым, и таким образом калечить животное ему не хотелось.

Поручив Ане Соколовой, которая уже успешно справлялась с обязанностями перевязочной сестры, сбрить шерсть вокруг раны на лапе собаки, Борис отошёл к другому столу и занялся ранением лежавшего там бойца. Закончив, он вернулся к собаке. Пёс терпеливо перенёс довольно неприятную процедуру стрижки и бритья окружности раны и, каким-то особым чутьём угадав в Алёшкине главного из тех, кто будет оказывать ему помощь, приподнял голову, взглянул на подходившего к нему человека и, как бы желая показать ему особое уважение, слегка ударил хвостом по столу.

Только Борис собрался приступить к обследованию раны у собаки, как за матерчатой перегородкой послышался шум и, оглянувшись туда, где находилась предперевязочная, он увидел просунувшиеся в щель между простынями головы комбата Перова и Сангородского. Последний продолжал свою возмущённую речь:

— Вот, я вам, товарищ комбат, докладывал! Посмотрите сами, какое тут безобразие делается! У меня люди ждут в сортировке, а он с собакой возится!

Перов поманил Алёшкина к выходу, но прежде, чем успел что-то сказать, Борис нагнулся к его уху и прошептал:

— Уймите вы, пожалуйста, этого неугомонного старика, он всех раненых перепугает. Собаку прислал начальник политотдела дивизии, просил ей оказать помощь, как любому раненому. Он мне по телефону сказал, разве я мог ему отказать? Прикажете — и я велю пса со стола снять.

Говоря это, Борис благоразумно умолчал о том, что после выздоровления Джек будет принадлежать ему. Ну, а Виктор Иванович Перов, благоговевший перед всяким начальством, сразу проникся к раненой собаке особым уважением, взял под руку всё ещё бушевавшего Сангородского и, увлекая его к выходу, милостиво проронил, обращаясь к Борису:

— Делайте своё дело, товарищ Алёшкин.

Вернувшись к раненой собаке, продолжавшей внимательно за ним наблюдать, Борис весело произнёс:

— Ну что же, Джекушка, потерпи, сейчас самое неприятное будет.

Собака, услышав своё имя, вновь попыталась вильнуть хвостом, но смогла лишь чуть слышно стукнуть им о крышку металлического стола, на котором лежала.

Обследовав зондом пулевое отверстие в лапе пса, Борис убедился, что никаких посторонних предметов в раневом канале нет. Кость почти не раскрошилась, она была как бы перерублена ударом пули. Промыв на всякий случай рану перекисью водорода, он обратил внимание, что из неё нет кровотечения. Было ясно, что пуля, имевшая, видимо, значительную убойную силу, пронзила лапу собаки, сломала бедренную кость, но не повредила при этом ни одного крупного сосуда и нерва, затем скользнула по боку, содрала кожу и улетела неизвестно куда. Это открытие его обрадовало: оно позволяло надеется, что впоследствии Джек будет пользоваться конечностью в полном объёме.

Закончив это обследование и приказав Ане приготовить гипсовую лангету такой длины и ширины, чтобы охватить всю лапу раненой собаки, Борис приступил к операции. Он не стал иссякать края раны, как это делалось обычно у людей, лишь ввёл в окружность её около 50 кубиков раствора новокаина, после чего быстро поставил вывернутую ногу в нормальное положение, обернул гипсовой повязкой и поручил Соколовой завершить перевязку. Сам же подошёл к голове Джека и, поглаживая его между ушами, ласково произнёс:

— Молодец, Джек! Умница! Теперь недельки через три бегать будешь, заживёт всё, как на собаке!

Джек, точно понимая все слова, повернул голову, ещё раз посмотрел на Бориса, лизнул ему руку, и, очевидно, потратив на это значительные силы, опустил морду на стол и закрыл глаза. В это время на остальных трёх столах лежали раненые бойцы, которых Борис осмотрел до этого и оказал им необходимую помощь. Пока он занимался собакой, перевязочные сёстры под руководством Кати Шуйской накладывали им повязки. Все они были легкораненые, чувствовали себя относительно неплохо, и поэтому с интересом наблюдали только что описанную сцену. Один из них, уже довольно пожилой человек, сказал:

— Вот ведь, собака, а всё понимает не хуже человека, ведь даже не взвизгнул ни разу и на столе лежал как привязанный.

— Да, животное, видать, учёное, — добавил другой.

Между тем, закончив обработку Джека и помыв руки в предперевязочной, Борис перешёл к следующему раненому, доставленному из сортировки, и занялся своей обычной работой так же спокойно, как будто ничего особенного не случилось.

Аня вызвала санитаров, они переложили Джека на носилки и вынесли в предперевязочную, Борис поднял голову, оторвался от исследования раны, которое он только что проводил, и обратился к ней:

— Аня, будь добра, сбегай, позови сюда комбатовского Игнатьича, знаешь его?

— Конечно, знаю, — ответила девушка, выбегая из дверей.

Через несколько минут Игнатьич стоял у перегородки. Борис, закончив обработку очередного раненого, вышел в предперевязочную, чтобы покурить и помыть руки перед тем, как начинать следующую операцию. Увидев Игнатьича, он сказал:

— Вот что, Игнатьич! Хочу тебе одного пациента поручить. Возьми его и пока посели у себя, покорми. Сегодня-завтра он полежит, а там, я думаю, на трёх ногах култыхать будет. А затем я тебя от него избавлю.

Ещё раньше из бесед с Игнатьичем, которому комроты пришёлся по душе, Алёшкин знал, что старик очень любит собак, и потому был уверен, что он ему в просьбе не откажет. Так и произошло.

Игнатьич подошёл к раненому Джеку, осторожно взял его, как маленького ребёнка, на руки, и понёс к тому бараку и именно в ту квартиру, где жили в одной общей большой комнате комбат