заботиться даже о кладке. Нашим же пращурам, раз они взвалили на

себя тяготы родительской заботы, надо было как-то с этим потомством

возиться, стараясь при этом не повредить. Они могли быть довольно

крупны, но не беспредельно крупнее своих крошечных отпрысков.

Конечно, среди сумчатых бывали гиганты, но даже крупнейшим

плацентарным они в размерах серьезно уступали. Максимум, что

создала их эволюция, – существо размером с гиппопотама, дипротодонта. Неплохо, солидно, но в сравнение с динозаврами не

идет (да даже в сравнении с крупнейшими наземными плацентарными

дипротодонты не кажутся такими уж выдающимися существами).

Возможно, если бы на планете не было плацентарных и сумчатые

эволюционировали в гордом одиночестве, им удалось бы создать и

кого-то крупнее, но помимо того, что потомство предков

млекопитающих и млекопитающих было слишком мало, оно

становилось постепенно и слишком немногочисленным, чтобы

участвовать в размерных гонках на вырастание с динозаврами.

Поскольку сами родители были меньше, то и детенышей у них было

меньше, чем у диноконкурентов. Кроме того, сумчатым из-за рождения

детенышей на очень ранних стадиях дольше приходилось

выкармливать потомство, а это само по себе сказывалось на его

количестве: одно дело выкармливать одного-двух детенышей и другое

– голодную ораву а-ля кайентатерий. Наши предки проигрывали на

первых порах динозаврам в размере и, возможно, в скорости.

Конкуренция в малом размерном классе все нарастала – травоядные

гиганты-динозавры продолжали порождать сотни крошек-детенышей.

Хищники тоже: голодные «соседи» не разбирались, вырастет ли из

этой крохи мирный зауропод или коллега-теропод – ели всех.

Растительная пища становилась для животных сравнительно

небольшого размера все менее доступной.

Мезозойские фитофантазии

По крайней мере, сосны Австралоантарктики отличались

скоростным ростом. Отчасти это объясняется высокой концентрацией

в мезозойской атмосфере углекислого газа, более высокой

температурой как таковой, возможно, были и другие биологические

факторы. Более высокий, чем сегодня, уровень океана в сочетании все

с тем же парниковым эффектом вел к более интенсивному испарению, местами к более влажному климату и частым дождям. Это всего лишь

предположения, к тому же умозрительные: пока мы даже не можем с

уверенностью сказать, был ли ускоренный рост характерен для всей

мезозойской флоры, а не для одного конкретного региона. Но один

косвенный аргумент в пользу его широкого распространения привести, помимо соображений о составе атмосферы и тепличных температурах, можно. Быть может, тут сказывался и естественный отбор.

Современному хвойному дереву, да и не только хвойному, если оно

достигло высоты 10 метров, могли угрожать разве что ветер, молния и

лесоруб, с каждым лишним метром вверх оно становилось все менее

уязвимо

для

немногочисленных

крупных

растительноядных.

Мезозойская же сосна хоть десяти-, хоть двенадцатиметрового роста в

глазах даже не самого крупного зауропода была не более чем

источником аппетитной зелени. В общем, у хвойных и нехвойных

были резоны расти как можно быстрее, чтобы как можно быстрее

перерасти окружающих гигантских травоядных. Дерево, быстрее

достигшее гигантского многометрового роста, могло уже находиться в

относительной безопасности и произвести на свет больше семян, в

свою очередь росших на таких же скоростях. Все стремились стать

больше: малые размеры были непопулярны и среди растений. А

главное, эти деревья хорошо пропалывались: тот, кто не дорастал до

крупных размеров, уничтожался, отдавая свет и пространство более

крупному конкуренту.

Здесь, правда, стоит уточнить, что излишнее давление травоядных

может не стимулировать, а, наоборот, подавлять рост растений. Так, возращение волков в Йелоустон и, следовательно, снижение давления

травоядных привели к тому, что местные ивы стали расти гораздо

лучше и выше[165]. И подобный же благотворный эффект возвращение

волков оказало на местные осины[166]. Но события в Йелоустоне

развивались всего на протяжении одного столетия. Деревья могли

просто не успеть приспособиться к возросшему давлению со стороны

травоядных, в то время как мезозойские диногиганты объедали их на

протяжении десятков миллионов лет.

К травянистым формам мезозойские растения были не слишком

склонны (в отличие от современных покрытосеменных), а древесные

устремлялись вверх стремительнее некуда, в нижнем ярусе леса

растений было, скорее всего, не слишком много. Выше уже

цитированные Дроздов и Второв сообщают,