— Не, не, не, не! — простонал он, спешно сел на стул и сжал колени.

— Но почему? — изумилась Ксения. <…>

— Это будет кровосмешение! Инцест! — воскликнул Каблуков.

Женщина резко присела и по привычке одернула юбку.

— Пустые увертки!.. Ты просто… не любишь меня.

— Люблю! — заверил без раздумий Юра. — Еще как люблю! Впервые в жизни! Но есть роковые факты!.. Доказательства!

— Какие могут быть факты, когда женщина говорит мужчине „да“?!

— Я не могу… Ну, это самое!.. С собственной внучкой!

— Все это чушь и выдумка!

— А мой внезапно прорезавшийся французский язык?.. А мои познания в глазных болезнях?! И наконец, клад за стеной!

— Пропади он пропадом, этот клад! — Ксения вскочила с тахты. — Когда мы с матерью так нуждались, так бедствовали — где вы были раньше со своим кладом?!

— Да пойми ты наконец! — заорал Юра. — Физически, в качестве Ю. Каблукова, я к ценностям не имею никакого отношения! Все это — твое!

— Ага! Попался! — просияла Ксения. — Так, значит, в качестве Ю. Каблукова у тебя со мной нет никакой родственной связи?

— Ни малейшей!

— Тогда… — Женщина шагнула к Юре и вновь обняла его. — Тогда — на тахту, пожалуйста!»

В общем, тема инцеста заминается как вздорная, зато в существование реинкарнации в итоге уверятся все — не только Ксения с Юрой, но и бывшая жена последнего Светлана с его же другом-напарником пролетарского типа Федей Илялиным.

Кинокритикам данный сюжет не показался — в нем увидели неловкое смешение «Огней большого города» (1931) Чарли Чаплина, где недотепа влюблялся в слепую продавщицу, и совсем недавних «Снов» (1993) Карена Шахназарова, где супружеской чете дореволюционных аристократов снилась постсоветская Россия, в которой их инкарнации влачили самое жалкое существование.

Кроме того, линия с поиском клада, спрятанного в революцию, напоминает не только о «Невероятных приключениях итальянцев в России», но, конечно, и о романе «Двенадцать стульев». Так, в следующем фрагменте Тимм и Рязанов, кажется, прямо отсылают к памятной сцене из бессмертного творения Ильфа и Петрова:

«Федор Илялин балансировал на стуле перед зеркалом. Он вонзил под грудь правой нимфы-кариатиды стамеску и стукнул по ней молотком. Стамеска углубилась в пышную форму. Посыпались кусочки алебастра и гипса. Федя надавил на инструмент, как на рычаг. Внутри что-то металлически щелкнуло, скрипнуло и… Грудь распахнулась, словно дверца сейфа.

— Есть тайник! — закричал Каблуков. — Значит, все правда!..

В мистическом ужасе Федор отпрянул от зияющей черной дырки, образовавшейся в нимфе, спрыгнул со стула.

— Дальше я не полезу! — объявил Федя. — Доставай сам, Каблук!.. <…>

И тогда Юра вскочил на стул, по локоть запустил руку в пустую грудь нимфы и начал шарить в тайнике — все более судорожно. Лицо его сделалось кислым. Потом повеселело.

Под общее „ах!“ Каблуков извлек ржавую жестяную банку из-под колониального чая. Он спрыгнул со стула, с усилием свинтил крышку и опрокинул банку на мраморный рабочий столик.

Вместо монет из банки вывалилась ветхая бумажка.

Последовало еще одно разочарованное „ах“. И Каблуков дрогнувшим голосом прочел текст, напечатанный на старом документе:

— „По вопросам реквизированных ценностей обращаться в комнату двадцать три чрезвычайной комиссии, что на Лубянке. Вернем. С ком. приветом — Менжинский“…»

Но тут Каблуков, разумеется, вспоминает о сейфе-ступне, где в целости и сохранности покоится бесценный браслет. Зрение Ксении спасено, возлюбленные счастливы — и за кадром звучит песня Андрея Петрова на стихи Эльдара Рязанова в исполнении супругов Никитиных:

Любовь готова все прощать,

когда она — любовь.

Умеет беспредельно ждать,

когда она — любовь.

Любовь не может грешной быть,

когда она — любовь.

Ее немыслимо забыть,

когда она — любовь.

Она способна жизнь отдать,

когда она — любовь.

Она — спасенье, благодать,

когда она — любовь.

Полна безмерной доброты,

когда она — любовь.

Она естественна, как ты,

когда она — любовь.

Осенью 1995 года «полный безмерной доброты» сценарий приняли в Госкино — там же было обещано финансирование. Правда, с оговоркой: денег пока нет, но как только, так сразу. Рассудив, что появления государственных средств в текущее смутное время можно ждать бесконечно, Рязанов решил обратиться к представителям частного капитала. Едва ли не в течение полугода режиссер наносил визиты в различные банки и богатые фирмы: везде его радушно принимали, но нигде не обнаруживали желания оказать спонсорскую помощь. Эльдар Александрович был неприятно поражен таким пренебрежительным отношением и «даже подумывал, если удастся фильм все-таки поставить, может, в конечных титрах, где обычно благодарят за помощь, опубликовать названия банков и концернов и ехидно поблагодарить их за то, что не помогли. Да потом раздумал. Честно говоря, побоялся, как бы какие-нибудь крутые банкиры не подослали киллеров…».

Наступил 1996-й, но денег все еще не было. Рязанов, однако, не сомневался в том, что картина состоится, хотя ему требовалось предварительно разжиться не только бюджетом, но и свободным временем. Контракт с «РЕН ТВ» обязывал Эльдара Александровича ежемесячно предоставлять для эфира две новые программы. Дабы освободить восемь-девять месяцев для работы над будущим фильмом, надлежало единовременно снять шестнадцать-восемнадцать таких программ. Именно в связи с этой необходимостью родился вышеупомянутый цикл «Парижские тайны Эльдара Рязанова».

В январе возглавляемая Эльдаром Александровичем телевизионная съемочная группа вылетела в двадцатидневную парижскую командировку. За эти две декады Рязанов совершил настоящий журналистский подвиг, успев отснять материал для четырнадцати передач.

Цикл продолжился и в дальнейшем — последние новые передачи вышли в эфир в 1998 году. Героями и собеседниками Рязанова были Жан Маре, Роман Поланский, Роже Вадим, Шарль Азнавур, Клод Лелуш, Анни Жирардо, Филипп Нуаре, Анук Эме, Пьер Ришар, Марина Влади, Брижит Бардо, Изабель Юппер, Клаудиа Кардинале, Робер Оссейн, Жан Поль Бельмондо и другие.

Весной 1996 года Госкино наконец разжилось кое-какими средствами из казны — и Рязанову был выделен бюджет на производство фильма, хотя и максимально скудный. Предстояло выкручиваться.

Сценарий, как почти всегда у Рязанова, писался в расчете на конкретных исполнителей: на роль Ксении режиссер планировал вновь выписать из Франции полюбившуюся ему Ирен Жакоб, а на Каблукова утвердить Олега Меньшикова. Один из наиболее звездных российских актеров 1990-х, Меньшиков уже «слегка» работал с Рязановым — в «Дорогой Елене Сергеевне» озвучивал роль персонажа, сыгранного Андреем Тихомирновым. Успел Олег дать и предварительное согласие стать «дуралеем», но к тому времени, когда Рязанов обзавелся бюджетом, актер уже участвовал в других проектах.

Тут-то и возникла кандидатура знаменитого клоуна и основателя театра «Лицедеи» Вячеслава Полунина, который имел минимальный опыт работы в кино и соглашаться на крупные роли дотоле не решался. «Я последние лет десять изучаю кино очень основательно, — сообщал Полунин в интервью