Шрифт:
Закладка:
В 1847 г. пожарная паника возникла в Костроме. Как сообщает отчёт III отделения, «[м]ежду встревоженными жителями возникла молва, что поджоги происходят от поляков. Гражданский губернатор [К. Н.] Григорьев, поверив народной молве, заключил в тюрьму чиновников, дворян и нижних чинов из поляков, всего до 90 человек. Назначенная следственная комиссия и сам губернатор пристрастными действиями своими вынудили двух мальчиков, бывших в услужении у польских дворян, к показанию, что заговор действительно составлен в доме штаб-лекаря Ходоровича. К этому присоединилось подобное же объявление дворовой женщины означенного медика. Следственная комиссия и губернатор, ещё более доверив обвинениям, вытребовали других подозреваемых лиц из Москвы, Ярославля и Владимира. Между тем пожары не возобновлялись, мальчик и дворовая женщина Ходоровича признались в оклеветании господ своих, и комиссия не обнаружила никаких фактов к обвинению оговорённых лиц. Вслед за тем по Высочайшему повелению неосновательно обвинённые освобождены из-под ареста, а губернатор Григорьев отрешён от должности и предан военному суду». Он провёл более года под арестом, затем уволен от службы, однако уже в 1851 г. явился губернатором в Якутске.
Другим страшным пороком правящей элиты, вне зависимости от мундира — военного или статского, как и прежде, оставалась коррупция. Большинство министров, видимо, были «чисты» (хотя существуют устойчивые подозрения насчёт Клейнмихеля). Но даже некоторые лица из ближайшего окружения императора были замазаны в сомнительных делах. Через посредство царской фаворитки В. А. Нелидовой её кузен А. А. Вонлярлярский получал выгоднейшие подряды на строительство дорог без торгов и без смет по завышенным в шесть раз расценкам: «…человек с небольшим состоянием, [он] начал жить до того роскошно и бросать деньги, что очень скоро заслужил название Монте-Кристо» (А. И. Дельвиг). Видные чиновники «участвовали в приисках, страховых обществах, промышленных предприятиях даровыми паями и составляли их прикрытие во всех случаях мошенничества, директорских грабежах акционеров и проч. Никакое предприятие не могло состояться без приглашения в даровые участники вельмож времени, так как всякое, какого характера оно бы ни было, с ними могло надеяться на успех. Они высасывали свою долю из откупов, из тяжб по наследству, из государственных имуществ» (П. В. Анненков). К. И. Фишер в этом смысле прямо указывает на шефа жандармов Орлова, ряд источников называет имя управляющего III отделением Л. В. Дубельта. Впрочем, по некоторым свидетельствам, Леонтий Васильевич не брезговал и более традиционными путями обогащения. П. В. Долгоруков сообщает, что «[о]кружные жандармские генералы, губернские жандармские штаб-офицеры обложены были в пользу Дубельта ежегодным оброком… когда мы [т. е. сам Долгоруков] были арестованы в 1843 г., то камердинер Дубельта, Марко, пришёл нам предложить подарить Дубельту 25 000 руб., говоря, что в таком случае мы будем немедленно освобождены. Мы отказались и через несколько дней сосланы были в Вятку». В ответ на вопрос государя, верна ли молва о его огромном состоянии, Леонтий Васильевич отвечал, что может документально доказать — состояние это принадлежит не ему, а жене.
В 1837 г. произошёл громкий скандал с императорским флигель-адъютантом А. Л. Дадиановым. Вот как его описывает сам Николай Павлович в письме к И. Ф. Паскевичу: «Общая зараза своекорыстия, что всего страшнее, достигла и военную часть до невероятной степени, даже до того, что я вынужденным был сделать неслыханный пример на собственном моем фл. — адъютанте. Мерзавец сей, командир Эриванского полка кн. Дадиан, обратил полк себе в аренду и столь нагло, что публично держал стада верблюдов, свиней, пчельни, винокуренный завод, на 60 т. пуд сена захваченный у жителей сенокос, употребляя на всё солдат; в полку при внезапном осмотре найдено 534 рекрута, с прибытия в полк неодетых, необутых, частию босых, которые все были у него в работе, то есть ужас! За то я показал, как за неслыханные мерзости неслыханно и взыскиваю. При полном разводе, объявя его вину, велел военному губернатору снять с него фл. — адъют. аксельбант, арестовать и с фельдъегерем отправить в Бобруйск для предания суду…». Лишённый чинов, орденов, княжеского и дворянского достоинств, Дадианов был сослан на жительство в Вятку.
В 1847 г. получила широкую огласку история с генералом А. Л. Тришатным. «…Огромные суммы своровали начальники (генералы и полковники) резервного корпуса, — записал в дневнике Никитенко. — Они должны были препроводить к князю Воронцову семнадцать тысяч рекрут и препроводили их без одежды и хлеба, нагих и голодных, так что только меньшая часть их пришла на место назначения — остальные перемёрли. Генерал Тришатный, главный начальник корпуса и этих дел, был послан исследовать их и донёс, что всё обстоит благополучно, что рекруты благоденствуют (вероятно, на небесах, куда они отправились по его милости). Послали другого следователя. Оказалось, что Тришатный своровал. Своровали и подчинённые ему генералы и полковники — и все они воровали с тех самых пор, как получили по своему положению возможность воровать». Тришатный был предан военному суду, разжалован из генерал-лейтенанта в рядовые, лишён орденов и знаков отличия, дворянского достоинства. Но император решил «в уважение прежней отличной службы» возвратить ему дворянство «с дозволением жить в семействе где пожелает и с определением ему инвалидного содержания за полученные раны по прежнему его чину».
Наконец, самое резонансное коррупционное дело николаевской эпохи. В 1853 г. стало известно, что недавно почивший «директор канцелярии Комитета о раненых, камергер двора и тайный советник А. Г. Политковский украл 1 004 901 р. 63 к. Надо заметить, что, проводя эту „операцию“ в течение почти 20 лет, он не подвергался никаким ревизиям. На протяжении многих лет Политковский жил на чрезвычайно широкую ногу, на его кутежах присутствовал „весь Петербург“, в том числе и управляющий III отделением Л. В. Дубельт. В результате все члены Комитета о раненых были преданы суду»[588]. Под сильным подозрением оказался П. Н. Ушаков, личный доверенный генерал-адъютант императора. Комендант Петропавловской крепости К. Е. Мандерштерн считался под арестом. По слухам, Николай Павлович вскричал в отчаянии: «Конечно, Рылеев с братиею не сделали бы этого!» Есть свидетельства современников, что Политковский, кроме того, держал подпольный игорный салон, где «без милосердия стригли зазванных баранов с золотым руном, угощая их прохладительными яствами и питиями на роме, коньяке и тому подобных крепких напитках, а на заре выпускали их налегке, обстриженных и голых как сокол…». К салону этому якобы был причастен и Дубельт.
Имеется много сведений о мздоимстве и лихоимстве чиновников среднего и низшего звена в центральных ведомствах. По воспоминаниям И. Бочарова, в Сенате каждое дело имело свою цену. «Ваше дело о двух тысячах десятин, — сказал ему некий обер-секретарь, — стоит у меня пять тысяч. Пожалуйста. Я доложу дело, выиграете — поздравляю Вас, не выиграете — получите от меня Ваши деньги назад». В Министерстве юстиции, по словам
