— Окей! Дальше, значит. Какой-то седой забрался на трибуну и, как в Советском Союзе стал вещать, он, кстати, до этого говорил, кому куда с каким плакатом встать для картинки. Молодежь, слышь, сбегали за пивом, галдели, вот развлекуха для них. А старики, наоборот, сбились тихонько в стайку, перешептывались. Сосед тут мой, Санька, вообще сказал, что ему в стройматериалы надо, потому и воспользовался бесплатным автобусом, вот ведь шнырь!

— Никола! — крикнул Глеб.

— Ладно! Я что про него сказал, что, мол, не верит он вообще в этого зверя. Что, вообще, это все придумали старики, скучно дома им сидеть. Дальше, короче! Начал этот седой выступать, ну, все так пафосно, как на комсомольском собрании, думаю, рассчитано как раз на стариков. Мол, снова случилось страшное! Бедная старушка из деревни Полом уже никогда не будет стряпать своим внукам пирожки на выходные! Очередная жертва сбежавшего чудовища! Кто же будет следующий, типа, и начал тыкать своим пальцем в толпу и кричать: ты, а может ты! Наши жизни, типа, никого не волнуют, мы для них подопытные кролики! Сколько еще нужно жертв, чтобы, наконец, эта власть приняла меры и поймала сбежавшего из их дьявольского подземелья чудовища! Потом вообще погнал, мол, конечно, их дети сидят в тепле, под охраной! А нашим детям и старикам даже на улицу выйти нельзя! Мы для них как скот, нас и называют электоратом, избирателями, но только не людьми, нас и считают по головам, как баранов! Но мы, типа, не бараны, мы люди, и мы хотим жить так же хорошо и безопасно, как и те, кто отсиживают свои откормленные за наш же счет задницы здесь! Короче, сплошной пафос для легковерных.

— Понятно, — сказал Глеб, нахмурившись. — Разгоняют волну, суки.

— И кому-то это выгодно, — тихо добавил я.

— Что дальше было? — спросил Глеб.

— Ну, дальше лозунги всякие психоделические: мы — люди, прочь монстров! Мы — люди, прочь монстров! Толпа поддерживает этого оратора, несмело. А потом седой выдал: Бог создал нас по образу и подобию своему, Бог создал всех тварей на земле, и мы все жили в мире и согласии, пока не появились так называемые ученые, что пытаются переделать мир, создать новых животных, чудовищ! Прикинь, Глеб, загнул! Ну, и, типа, эти большелобые решили потягаться с самим вездесущим, стать богами на Земле! Типа, это кощунство! А сами они не иначе как посланники дьявола! Надо бы прежде выловить всех этих псевдоученых, да изгнать из них бесов! А особо одержимых распять на центральной площади! Чтобы остальным неповадно было! Креста на них нет! Ироды они! Прикинь, загнул!

— Ну, ясно, — вставил Глеб. — Чем все закончилось?

— Ну, как обычно. Борьба за власть, Глеб. Закончил он тем, что, если чиновники нынешние не могут делать то, что должны, значит, мы сами выберем себе лидера, способного дать простому человеку, христианину безопасность и достаток! Кто, как не человек из народа, истово верующий в Господа нашего, его силу и покровительство, способен понять равного себе? А те, кто пролез во власть с помощью денег, отступники и иноверцы, никогда не будут думать о нас! Почему, говорит, я предлагаю свою кандидатуру? Потому что я знаю, что нужно делать! Ну, в том смысле, что, типа, меня выберете, и я наведу порядок! Понял?

— Понял, — сказал Глеб. — Все, отбой, мы приехали.

— Ага, пока, Глеб! Если что будет еще, я звякну!

— Хорошо, спасибо. Пока!

За это время мы проехали несколько километров и свернули с трассы следом за «Нивой». Комментировать эту информацию никто не стал. И так все было ясно. Кто-то вел другую игру на фоне сбежавшего зверя, и это точно не седой. А тот, кто знал больше, чем должен. Кто же это?

Дождь кончился так же неожиданно, как и начался, из толстого облачка, как ни в чем ни бывало, выглянуло радостное солнышко.

Деревня расположилась в пару сотен метров от трассы. Мы въехали на узенькую улочку, повернули в еще более узкий переулок, машину мягко качало на глиняных ухабах, плюхало в наполненные водой ямы.

Возле невзрачного, типичного деревенского дома, как брат похожего на все соседние, стояла профессорская «нива». Перед домом под номером «9» гудела разношерстная толпа человек пятнадцать. Слышались гневная ругань, плачь.

Глеб остановил машину перед профессорской. Запольский вышел из машины, и к нему от толпы отделился молодой полицейский в мешковатом кителе и грязных резиновых сапогах.

Я вышел из машины первым и услышал начало разговора. Молодой полицейский, оказавшийся сержантом, окинул нас обоих взглядом, определился для себя и спросил Запольского.

— Вы — Эдуард Янович, профессор?

Уточнение было излишним, и так понятно, кто из нас профессор — седая бородка, очки в роговой оправе, взлохмаченные волосы.

— Да, — ответил Запольский, обходя сержанта. — Идемте!

Сержант бросил на меня очумелый взгляд, открыл рот, закрыл, и заспешил за профессором. Мы пошли за ними.

Пока шел к людям, уже готовился к худшему. На этот раз уж монстр постарался, почему-то был уверен я. Но через минуту пришлось разочароваться, потому что никакого — очередного и ужасного — трупа не было. Вообще.

— Это была корова, — устало прокомментировал худой мужик с морщинистым коричневым лицом. — Наша корова.

Он обнял плачущую рядом с ним женщину, видимо, жену.

— И где же она теперь? — развел руками профессор. — На что же мы должны смотреть?

Взгляд его остановился на разинувшем рот сержанте. Тот пожал плечами.

За него ответил мужик.

— Мы разделали тушу и раздали соседям, пока мясо еще нормальное. Ну и, кто не побоялся взять это мясо.

— А что с ним было не так? — спросил я.

Он перевел на меня такой взгляд, будто я сморозил что-то невероятное.

— А кто его знает?! Может его есть нельзя… заразное…

— Отчего же оно стало вдруг заразным?

— Ну, — мужик посмотрел по сторонам, ища поддержки у соседей. — Так ведь не понятно кто ее… так.

— Как так? — раздраженно спросил профессор, — вы можете говорить подробнее, а выражаться яснее?

Он перевел уничтожающий взгляд на непутевого сержанта, тот лишь молча хлопал глазами, но все же выдавил.

— Говори как есть, Митрич. Как мне говорил давеча.

— Так чего говорить-то? — он хрустнул пальцами, сморщился, пытаясь подобрать слова. — В общем, внутренности у Марьи все достали, глотку перегрызли. Вот и все.

— А Марья — это кто? — спросил Запольский.

— Так, это, — развел руки Митрич. — Корова наша.

Женщина вновь занялась причитать, уткнувшись лицом в серый фартук. Мужик тихонько толкнул ее в бок, сказал вполголоса:

— Люда, ты иди уже в дом, иди.

— И где внутренности? — снова наступал Запольский. — Где туша?