Шрифт:
Закладка:
Повозка, миновав несколько окраинных улиц, въехала на мост. Спереди и сзади пылили машины. Борис сидел на корточках, хмуро сосредоточенный, почти мрачный.
«Лучше бы не встречать его, не разговаривать с ним», — думал он.
И вдруг кто-то рядом, кажется в кузове заднего грузовика, закричал:
— Фашисты! Воздух!
— Дальше, дальше!.. — закричали со всех сторон на шофера. — Они, бандиты, мост будут бомбить!
Немецкие пикировщики, встреченные редкими залпами зениток, спокойно заходили на цель.
Передний грузовик рванулся, пролетел мост. Борис, встав во весь рост, нахлестывал лошадь. Прижав уши, она стремглав тащила за собой грохочущую повозку. Сзади напирал второй грузовик.
В воздухе что-то завыло, пронзительный свист, приближаясь, заставил сжаться сердце Бориса… В следующее мгновение где-то рядом — Борису показалось: под ногами — рванулся тяжелый взрыв, запахло какой-то неприятной гарью, взметнулась в небо вода, полетели щепки, лошадь поднялась на дыбы… На исковерканном прямым попаданием мосту, в бушующих клубах дыма и взрывной гари сверкнул огонь. Сквозь грохот падающей земли и обломков моста прорвался тонкий человеческий вопль…
Все это произошло в течение какой-нибудь секунды. Вместе со всем этим Борис увидел пламя, багровое и жирное, и почувствовал, как громадная сила, сопротивляться которой было невозможно, отрывает его от повозки и подымает вверх. Потом уже, вспоминая эту минуту, Борис отметил, что последним его зрительным впечатлением, твердо отпечатавшимся в глазах, была голова лошади с дико выпученными от смертельного испуга глазами и пеной, густо покрывшей оскаленную пасть…
Бориса подобрали возле моста через десять минут после взрыва. На первой же санитарной машине его вместе с другими ранеными отправили в Чесменск, в госпиталь.
ТРЕТЬЯ КЛЯТВА
В два часа ночи истребительный батальон был поднят по тревоге. Вслед за этим последовал приказ: «Оставаться на своих местах. Ждать команды».
Саша Никитин обычно ночевал в пустующей крестьянской избе, расположенной на краю села. В этой же избе проводили ночь Золотарев, Гречинский, Сторман, Коля Шатило. Вскочив с разостланных на голых кроватях одеял и пиджаков, они быстро оделись, выскочили один за другим во двор.
— Что такое? — недоуменно спросил Семен Золотарев. — Что это гудит?..
Все прислушались. С севера явственно доносился ровный однообразный гул, который напоминал звук гудящих корпусов чесменского Заречья. Как будто там, за лесами и полями, работала какая-то гигантская машина.
— Вы слышите, как гудит! — крикнул Семен.
— Самолеты летят, — сказал Коля.
— Не может быть, не такой звук. Как будто водопад… — заметил Гречинский.
— Фронт, ребята! — прозвучал с крыльца встревоженный голос Саши.
— Фро-о-онт! — разом выдохнули все и надолго замолчали, вслушиваясь в гул артиллерийской канонады.
Странно было, что он катился не с запада и даже не с юга, где немцы недавно продвинулись сразу на семьдесят пять километров, а с севера.
— Водопа-ад! — удрученно протянул Гречинский.
— Обходят Валдайск, — вздохнул Сторман.
— Идут на Чесменск, — сказал Саша.
И снова установилось тягостное молчание.
До утра никакой команды не последовало. А утром такой же ровный зловещий гул стал катиться и с юга. Разнесся слух, что немцы заняли железнодорожную станцию в пятидесяти километрах от Чесменска и в семидесяти пяти от Валдайска. Железная дорога между Чесменском и Валдайском была перерезана.
В десять утра командир батальона отдал приказ: «Всем выходить на работу». В три часа дня артиллерийская канонада с юга стала звучать в полный голос, на горизонте выросли шапки дыма.
В четыре часа все работы на полосе укреплений были прекращены. Батальон вернулся в село. Из конца в конец носились разноречивые слухи. Одни говорили, что батальон вооружат и двинут к фронту, другие утверждали, что есть приказ об отправке батальона в Чесменск.
Под вечер на дороге, огибающей село, появились первые колонны отступающей пехоты. Бойцы двигались повзводно, сохраняя строевой порядок, и беспорядочными группами. Некоторые бойцы подбегали к крайним избам, просили воды.
— Как дела? Плохо? — спрашивали их ребята.
Одни молчали, сурово сдвинув брови. Другие кивали в ту сторону, откуда все усиливался гул, роняли:
— Обходят.
И шли дальше, мимо села, на восток.
На западе, за далеким синим лесом, куда спускалось солнце, было тихо. С запада-то и отступала наша пехота, твердя одно страшное слово: «Обходят!»
В сумерках Саша пошел к командиру батальона (вместо Фоменко батальоном командовал теперь один из работников городского военкомата), чтобы узнать, в чем дело, сколько еще придется ждать. Командир, уставший от объяснений, затопал на Сашу ногами и выгнал из избы, грозя ему богом и чертом.
— Нет приказа, не знаю! — только и понял Саша.
«Эх, тряпка! Да на его месте я черт знает что сделал бы!» — подумал он. Впрочем, что, что бы он сделал? Двинул бы батальон к фронту? А где оружие? Приказал бы отходить к Чесменску? А если бы через час пришел приказ… к фронту?
«Тут затопаешь ногами», — приуныл Саша.
В крайней избе в это время шел настоящий военный совет. Лев Гречинский подобрал на дороге командирскую планшетку с картой фронтовой полосы. На этой карте черным карандашом была нанесена извилистая линия фронта. В двух местах ее перерезали жирные красные стрелы. Обходя с юга и севера Валдайск, они тянулись на восток и смыкались восточнее Чесменска.
Территория, сжатая этими стрелами, была тем же карандашом перечеркнута крест-накрест и отмечена большим восклицательным знаком.
При свете лампы-коптилки ребята склонились над картой. Взгляды их сходились на зловещем месте и выразительном восклицательном знаке.
— Что же происходит? — возмущенно говорил Гречинский. — Наступление врага планируют!..
— Сил, видно, нет, вот и не идут вперед. — заметил Вадим.
— Есть у нас силы, есть! Просто путаница какая-то. Подожди, узнают в Москве…
— В Москве знают, там планы есть, — сказал Вадим.
— Конечно, есть, — добавил Семен. — Отступают — нужно, выходит. Кутузов и из Москвы отступал. Это стратегией называется.
— Вот это? — постучал Гречинский пальцем по карте.
Вошел Саша, и все заговорили вперебой:
— Саша, взгляни! Посмотри, какие тут чертежи! Вот сволочи! Немцы к Чесменску прут! Отступление! Что командир говорит?
— Да-а, — задумчиво протянул Саша, разглядев карту, — по всему выходит, правильно эти стрелки нарисованы. Гул с севера и с юга, там, значит, прорывы. И ясно, что они за Чесменском хотят соединиться. Вот, все дороги так ведут… удобные места. Но вот этот восклицательный знак мне не нравится… и крест тоже. Ясно, что это?
— Конечно, ясно: труба, — сказал Гречинский.
— Сам ты труба! — крикнул Семен. — Никогда этого не случится. Ты думаешь, командование позволит такую область в мешок взять?
— При чем здесь командование? — сказал Саша и, помолчав, вдруг спросил: — Ребята,
