Про Максима беседуем с Ольгой, когда та выходит из мастерской с пустым подносом. По ее словам, сын по-прежнему неконтактный, частенько замыкается в своей ракушке, пробиться трудно. Понятно, Ковач продолжает осаду крепости, но когда над башней взовьется победный флаг – неизвестно.

– А он взовьется? – спрашиваю. Ольга отвечает: «Должен», правда, без уверенности в голосе.

– Можно сигарету? Вообще-то я не курю, это чтобы не спать…

Прикурив, Ольга закашливается.

– Есть одна идея… – произносит после паузы.

– Какая?! – моментально откликаюсь (тут любая идея – в кассу!).

– Пока не хочу говорить. Ему нужна помощь, вот что я знаю. Один он не справится.

Вот и мы считаем, что не справится, так что давай, родная, помогай. У тебя вроде иной статус, но мы чувствуем – ты одна из нас, горемычных, ты не предашь.

История Ольги хорошо известна, как и другие здешние истории – ими охотно делятся, вроде как пересказывая фильмы ужасов из собственной жизни. Они с матерью должны были несколько лет слушать часы с кукушкой, что тикали в груди больного человека. Отец возвращался из Пироговки с мешком таблеток; и сами их покупали постоянно, а утихомирить кукушку не могли! Тогда-то Ольга, начавшая учиться на стоматолога, внезапно приняла решение перевестись на психиатрию. Целая психбольница не могла выправить мозги экс-декоратору, она же горела желанием горы свернуть, победить страшную хворобу! Увы, то были иллюзии молодости. Опекая отца в больнице, Ольга искала любую зацепку, чтобы притормозить медикаментозную пытку, – а ей по рукам! А ей увольнением грозят, заодно диплома обещая лишить! Дальше – приезд Ковача, последняя надежда и закономерное разочарование, в итоге – едва сама в депрессию не свалилась. Лишь год спустя, когда получила от Ковача приглашение, тьма отпустила; жаль, отцу уже было не помочь. Вопреки нарастающим дозам кукушка куковала все громче, замолкнув вместе с сердцем.

Ольга удаляется в кухню, я же слоняюсь по двору. Когда приближаюсь к вольеру, во тьме вспыхивают зеленоватые огоньки и слышится рычание. «Извини, дружище, ошибся адресом – на самом деле я хочу в другое место. И пусть туда запрещено заходить во время сеанса, я все же зайду». Направляюсь к мастерской, стараясь не шуметь, проникаю в предбанник. Дверь, по счастью, приоткрыта, я приникаю к щели и вижу спину, обтянутую желтой рубашкой. На рубашке – темные пятна, это испарина, хотя в мастерской нежарко. Тут даже отопления в нет, но физически ощущаешь зной. Господи, откуда эта энергия?! Когда Ковач чуть сдвигается, становится видна ростовая фигура из пластилина, это Байрам. Сам прототип вне поля зрения, слышно лишь тяжелое дыхание; когда же шлепают по лицу скульптуры – доносится вскрик.

– Больно… – скулит Байрам.

– Так и должно быть… Должно быть больно!

Еще энергичный шлепок, еще вскрик, после чего Байрам вскакивает и мечется по мастерской.

– Осторожнее, портреты! Знаешь, сколько в них вложено труда?!

– Не знаю я ничего! Отпусти, шайтан!!

Пауза, затем пластилин начинают оглаживать.

– Во-первых, я тебе не шайтан. Я – твой врач. Во-вторых, присядь! Слышишь, что говорю?!

Приходится встать, чтобы силой усадить мечущегося парня на место.

– Успокоился?! Все, теперь твоя очередь, работай сам.

Пока парень лепит, потная спина тяжко вздымается (мастер вовремя взял паузу). Внезапно звучит вопрос:

– Не спится?

Я вздрагиваю – кажется, Ковач видит затылком. Или моя физиономия отразилась в одном из зеркал? Я бормочу извинения, но тот машет рукой:

– Ладно, садитесь, если пришли…

Некоторые зеркальные поверхности расположены напротив друг друга, и кавалькады отражений убегают в бесконечность, пробуждая воспоминание об одном из глюков Макса. Подобной хитростью он путал своих наблюдателей, что должны были попасть в зеркальный тоннель и там пропасть. Тоже эпизод прошлой жизни, хотя… Так ли она отличается от нынешней? В личном космосе этих несчастных время останавливается, это не стрела, летящая в будущее, а кружение по замкнутому кругу, где меняются нюансы, а искаженная сущность остается. Вот я теперь – Джекил, в минуты обострений становлюсь Джеком-потрошителем, но это лишь вариации старой темы безумия, очередная аранжировка мелодии ада…

Вдруг обращаю внимание на то, что фигура Байрама (сколько же пластилина на нее ушло?!) уже основательно проявлена, в ней явно проглядывают черты прототипа. А вот бюст Максима, отставленный в угол, лишен уникальных черт, из первоначального яйца вылезает лишь намек на личность. Тут же тянет спросить: почему одним бюст, а другим – чуть ли не конная статуя? Но я не спрашиваю, не мое дело лезть в процесс, в котором не смыслю. Мое дело – наблюдать (если пустили в святилище) за мучениями черноволосого парня, по чьему лбу стекают струйки пота.

– Не могу больше… – бормочет Байрам.

– Еще несколько минут – и закончим.

Внезапно Ковач берется рассказывать о библейском Иакове, посчитавшем, что его брат Иосиф мертв. Иаков впал в страшное отчаяние, он везде искал брата, не находил и в конце концов решился на абсурдный шаг. Он начал лепить брата из подручной глины, пока подлетевший ангел не остановил его. «Почему не надо лепить?! – удивился Иаков. – Мой брат умер, я хочу хотя бы в таком виде возродить его!» И ангел ему сказал: «Твой брат жив, ищи его».

– Так в вашей Библии написано? – спрашивает Байрам. – Тогда мне запрещено это слушать, у нас в Коране все иначе.

– Вообще-то это написано у Томаса Манна… Дело в другом: надо дойти до крайней степени отчаяния, чтобы заниматься тем, чем мы с тобой занимаемся!

«Не слишком ли? – думаю. – Судя по судорогам на физиономии Байрама, парень и так дошел до ручки, явно требуется пауза…»

Впрочем, не мне решать, кому что требуется: как бог даст, иначе говоря, а также его апостол Ковач. Процесс не стоит на месте, движение есть, жаль, двигаемся наощупь. Все вообще зыбко, не выверено, как говорят театралы – на кураже. Помнится, Эльвира частенько говорила, мол, не была готова к роли, вытащила ее на кураже. Зато как сыграла! Звездное исполнение, публика стоя аплодировала! Вот и здесь чувствуется отчаянное «авось», что должно привести к успеху. Но… «А вот никаких “но”!»

На следующий день пора пополнять съестные припасы. В отсутствие Борисыча за продуктами выезжал сам Ковач, но тревожить его после напряженной ночи рука не поднимается – руль «буханки» доверяют мне, в помощницы дают Катерину. Когда собираем списки с заказами, во двор выходит Ольга и просит приобрести наборы для грима, если попадутся.

– Вряд ли попадутся… – говорю скептически. – Тут пластилин с трудом нашли, а грим – сами понимаете…

– Мне очень нужно! –