новая хозяйка, – промолвил он, – и пора наделить ее подобающими знаками власти. Но погодите-ка! – рожок привратника возвещает, что за свои обязанности хозяйке придется приняться прямо сейчас. Кто это к нам едет? – продолжал он, выглядывая из окна на аллею. – Клянусь святым Губертом, сюда скачет статный молодой рыцарь, и мы с радостью его примем – конечно, если будет угодно хозяйке. Покажи-ка, Виллибальд, что там у тебя! Письмо от нашего доброго друга, аббата из обители Святого Ансельма. Что же он пишет?

Уверен, вы не откажете в приюте юному рыцарю, который, возвращаясь домой с полей имперских войн, будет проезжать мимо вашего замка. Он хорошо мне известен, и могу поручиться, что этот гость достоин вашего гостеприимства, несмотря на то, что не купается в золотых улыбках фортуны.

Конечно, нет, дорогой мой друг; если фортуна к нему неласкова – значит, мы будем ласковы вдвойне! Впусти его, добрый Виллибальд, и сразу веди сюда.

Дворецкий поспешил впустить незнакомца, и тот вошел в холл. На вид рыцарю было около двадцати пяти лет; в обращении его скромность сочеталась со спокойным достоинством, а стройный стан и лицо могли бы воспламенить сны любой юной девы.

– Сэр рыцарь, – заговорил Буркхардт, сердечно пожимая ему руку, – рад приветствовать вас в моем замке и предложить все, чем может порадовать вас наш скромный приют. Здесь вы забудете и раны, и грубость походной жизни. Однако что же это я? – уже позабыл о своих обязанностях: ведь первым делом надо представить вас хозяйке! – с этими словами престарелый рыцарь подвел гостя к Иде. – Клянусь верою, – продолжал он, – судя по тому, как краснеет и улыбается миледи, вы встретились не впервые. Прав ли я в своей догадке?

– Верно, сэр, – отвечала Ида, и по радостному смущению ее легко было догадаться, что воспоминание об этой встрече ей отнюдь не неприятно. – Мы встречались в гостиной у аббатисы урсулинок в Мюнхене, куда я ездила навестить дорогую подругу.

– Аббатиса, – добавил молодой рыцарь, – приходится мне кузиной, и я не раз имел счастье видеть эту даму у нее в монастыре. Но мог ли я ожидать, что в этих горах бесприютный скиталец вновь встретит свою ветреную богиню?

– Что ж, сэр рыцарь, – отвечал Буркхардт, – как видно, фортуна равно благоволит всем нам. Теперь осмелюсь узнать ваше имя; а после, без долгих и скучных церемоний, мы с нашей хозяйкой попросим вас за стол!

– Меня зовут, – отвечал незнакомец, – Вальтер де Блумфельдт; имя скромное, но никогда не знавшее бесчестья; если будет на то благословение Небес, надеюсь передать его потомкам таким же незапятнанным, каким получил от предков.

Недели сменялись месяцами, а Вальтер де Блумфельдт все гостил у владетеля Уншпуннена: своими добродетелями и бесчисленными достоинствами, день ото дня все более проявлявшимися, он завоевал сердце владельца замка, ибо, раскаявшись, старый рыцарь сделался особенно доступен добрым чувствам. Часто теперь со слезами на глазах говорил он о том, как хотел бы убедить всех и каждого, с кем в прошлом имел несогласие и раздоры, что от всего сердца их простил – и всей душой жаждет их прощения.

– Если бы мог я, – заметил он однажды, в очередной раз обратившись к этой теме, – встретиться со старым своим врагом, герцогом Церингенским, с истинной сердечной радостью его обнять и числить отныне среди своих друзей! Но он давно почил, и даже не знаю, оставил ли наследников.

Каждый раз, когда Вальтер заговаривал об отъезде, Буркхардт находил какой-нибудь предлог, чтобы его удержать; старику чудилось, что, расставшись с молодым гостем, он потеряет звено в цепи, что столь поздно сплела для него удача. Герман также полюбил Вальтера как брата; Ида, быть может, воображала, что любит его как сестра – но сердце ее яснее говорило о том, что старался скрыть холодный рассудок. Уже некоторое время Уншпуннен примечал растущую между Вальтером и Идой привязанность – и вовсе не был этим недоволен: он давно перестал искать богатства и смотрел только на душу молодого рыцаря, а та, несомненно, отвечала хвалебному описанию приора Святого Ансельма. Однажды вечером, прогуливаясь в тени тех самых лип, под которыми впервые встретил Иду и Германа, он заметил на некотором расстоянии свою внучку вместе с Вальтером, увлеченных беседой. Ясно было, что молодой рыцарь обращается к чрезвычайно внимательной слушательнице; Буркхардту заблагорассудилось громко закашляться, но Ида его не услышала – да и не видела, пока, подойдя к ним ближе, он не провозгласил в полный голос:

– Ты знаешь, Вальтер, что на этой самой аллее подошли ко мне однажды двое паломников, следующих к какой-то святыне; но, сжалившись над моими грехами и одиночеством, они изменили своему покаянному путешествию ради более высокой цели – акта милосердия, и с тех пор неустанно дарят заботы престарелому и беспомощному родственнику. Но одно из этих любящих созданий теперь намерено покинуть мой кров и пройти остаток своего паломничества вместе с подругой – прекрасной дочерью барона де Лейхтфельдта, оставив прежнюю свою спутницу в невеселом обществе старика. Скажите, сэр рыцарь, может ли доблесть ваша примириться с такой несправедливостью? Согласны ли вы сопровождать эту одинокую паломницу и безопасно вести ее пестрыми тропами жизни? По тому, как склоняете голову, по румянцу, облекшему ваши щеки, вижу, что вы не остались равнодушны к просьбе старца. Нет-нет, сэр рыцарь, осторожнее: моя Ида еще не канонизирована – и не может позволить себе потерять руку, а это непременно случится, если вы будете с такой пламенной страстью ее сжимать. Но что скажет наша паломница: примет ли она вашу службу, сэр рыцарь?

Ида от волнения едва держалась на ногах; при этих словах она бросилась Буркхардту в объятия. Не будем поднимать завесу, прикрывающую тот роковой миг, когда мужчина, по собственному его убеждению, становится счастлив или несчастен навеки. Довольно сказать: в тот же день, когда Герман женился на дочери барона де Лейхтфельдта, Ида стала женою Вальтера де Блумфельдта.

Шесть месяцев быстро пролетели для счастливых обитателей Уншпуннена, и сам Буркхардт, казалось, почти что помолодел. Деятельнее всех он участвовал в приготовлениях ко дню рождения Иды, который молодые супруги решили отпраздновать под открытым небом, в своем любимом уголке. Это была прелестная лощина: у ног пирующих струился прозрачный ручей, а чуть подальше раскинулся величественный амфитеатр деревьев, чьи распростертые ветви бросали на изумрудную траву освежающую тень.

В этом-то дивном приюте Буркхардт, Вальтер и его Ида проводили жаркие часы полудня, когда Вальтер – он рассказывал о своих приключениях при дворе императора и описывал пышность турниров – повернувшись к Иде, вдруг заговорил:

– Но, милая моя