Амелин кивнул, но с места не сдвинулся.

– А знаешь, что самое ужасное, о чем я думал все время, пока сидел там?

– Ты боялся, что мы можем никогда не увидеться.

– Как ты узнала? – Он смешно изобразил удивление.

– Ты такое уже говорил, а еще потому, что я тоже очень боялась этого.

– Если сейчас все обойдется, я клянусь, что стану самым нормальным из всех нормальных. Больше ни одного стиха, ни одной провокации или глупой шутки.

Помнишь, я говорил, что мне на все плевать, потому что у меня есть справка из диспансера? Так вот теперь не плевать, теперь я хочу просто жить и радоваться тому, что есть. Здесь, сегодня и сейчас. И завтра тоже, и послезавтра.

Я хочу Новый год, хочу сдать сессию, хочу целоваться с тобой каждый день, хочу спокойно гулять по улицам и летом снова поехать в Капищено. Просто удивительно, сколько всего, оказывается, я хочу! Я хочу увидеть вашего нового ребенка и дождаться нового альбома «Кемов». Я хочу, чтобы у меня были деньги и свой дом. Я хочу жить, понимаешь?

– Ну наконец-то! В таком случае даже хорошо, что это случилось с тобой. Только… – Я прижалась к нему. – Пожалуйста, не становись совсем-совсем нормальным. Я люблю тебя таким, какой ты есть. Со всей твоей цыганско-русалочьей родословной, с голосами мальчика из ковра, с поисками счастья, переселением душ, идиотскими розыгрышами и всеми стихами, вместе взятыми.

– Ну ты чего, глупенькая? – Он погладил меня по голове. – Я ведь стану нормальным только для них, для их казенных правил и для отвода глаз, а для тебя все будет как раньше: нервы, боль и дед инсайд.

Я рассмеялась:

– Да-да, это мое любимое. Теперь осталось только выяснить, что ты наобещал Диане за помощь.

– Кому? Диане? – Амелин отстранил меня за плечи, на его лице отразилось недоумение. – С чего бы ей помогать мне?

– А разве не она забрала тебя из больницы?

Вместо ответа, он с таинственным видом поднял пакет и медленно двинулся в сторону их подъезда.

А что, если со сказками не все так просто? Может, в них все же есть определенный смысл? И выдумывают их не для того, чтобы обмануть, а чтобы мы никогда не опускали руки? Чтобы не останавливались и продолжали шаг за шагом идти к счастливому финалу? Ведь, как бы сказал Тифон, побеждает тот, кому эта победа нужнее.

Мы устроились на лестнице в подъезде, разломав чесночный багет Амелина пополам и запивая его ледяным молоком прямо из пакета.

– Я это придумал вчера. В соседней палате у одного чудика случилось обострение, и он часа два так дико орал, что, для того, чтобы его не слушать, мне пришлось вспомнить чуть ли не всего Блока, и вот на Черном человеке меня осенило.

– Черный человек? Разве это не Есенин?

– У Блока другой. – Он взмахнул своим багетом как дирижерской палочкой.

Утренние сумерки легли на ступени,

Забрались в занавески, в щели дверей.

Ах, какой бледный город на заре!

Черный человечек плачет на дворе.

– Грустно, – сказала я. – Но не очень понятно.

– В общем, я вспомнил про черную картину. И ее смысл. Типа: а что, если этот «покой» на самом деле поджидает меня в смирительной рубашке? И потом подумал про желание. Если у меня есть возможность загадать его, то почему бы не попробовать?

– Аделина! – внезапно сообразила я. – Красивая брюнетка. Так это была она?

– Ты очень умная, Тоня, и догадливая. – Амелин откусил кусок от моего непроизвольно наставленного на него хлеба и пробубнил с набитым ртом. – Она говорила, что вы встречались.

– Но откуда же ты ей звонил?

– Пришлось подкупить медсестру, чтобы она нашла в моих вещах визитку Каца и дала телефон.

Делая вид, что пьет молоко, Костик интригующе замолчал.

– Хочешь, чтобы я спросила, как ты ее подкупил?

– Это было просто. Она всему отделению жаловалась, что у ее сына проблемы с английским. Визитка и звонок обошлись мне в двадцать топиков по инглишу. В общем, я позвонил Кацу и объявил, что мое желание – поскорее выйти из этой чертовой больницы. А сегодня утром ко мне просто пришли, отдали вещи и выпустили. Аделина сама приехала и сказала, что это самое легкое желание из всех возможных. Она вообще хорошая, если на замашки не смотреть. Предлагала мне блогером стать.

– Это означает, что Аделина откупит тебя от Милы и суда не будет?

– Суд будет, потому что иначе всю жизнь придется от нее откупаться. Но я разговаривал с одним крутым психиатром, помнишь, куда мы к детям с елкой ездили…

– Отцом Лиды?

Амелин с подозрением покосился.

– С ней я тоже уже успела познакомиться.

– Ну ты даешь! – восхищенно выдохнул он. – Так вот, он очень известный и уважаемый в своих кругах человек, и его психиатрическое заключение должно иметь намного больший вес, нежели вранье тех придурков из неотложки, что меня забирали, или даже заведующего. А взамен я пообещал продолжать общаться с Лидой.

– Все понятно. – Я отодвинулась от него подальше и тоже хлебнула холоднющего молока. – Нет. Это отличные новости, и я очень за тебя рада, но все понятно.

– Что тебе понятно? – Он придвинулся.

– Понятно, что это значит. Она же влюблена в тебя по уши.

– Ничего это не значит. – Амелин забрал у меня из рук молоко и поставил его со своей стороны. – Ее папа сказал, что хороший психолог может до десяти тысяч за сеанс зарабатывать. А я не психолог совсем, но, если стану встречаться с ней пару раз в неделю и просто разговаривать, он будет платить по пять. Потому что это – работа.

– Да ты вообще можешь поселиться у них. Они ведь предлагали.

– Это лишнее. – Он продолжал посмеиваться надо мной. – Я уже попросил Диану освободить мою квартиру.

– Начинаешь новую жизнь?

– Нет. Начинаю жизнь. Поможешь мне ремонт сделать? Ты так здорово выбрасываешь вещи.

И я уже было собралась дать ему остатком багета по лбу, как снизу раздался звук открывшейся подъездной двери и тяжелые шаги. Мы замерли, прислушиваясь.

Кто-то поднялся по лестнице и прошел к двери на первом этаже. Послышалась трель звонка. Замок щелкнул, дверь раскрылась.

– Боже мой! – (Я узнала голос Витиной мамы.) – Аркадий Степанович! Как это ты? Откуда?

– Я за тобой, – ответил ей мужчина. – Собирайся.

– Но Вита еще не вернулась…

– Пока ты здесь, она не вернется.

Дверь за ними захлопнулась.

– Круто, – сказал Амелин. – Кажется, кому-то повезло.

– Кто это?