число их все время росло. Пока они миновали колоннаду, выходили все новые гвидионцы, одни — из зданий, другие — из башен. Когда Ворон поставил ногу на первую ступень амфитеатра, на него уже было устремлено не менее тысячи пар глаз. Никто не говорил ни слова, но он слышал их дыхание — этот звук напоминал шум волн, бьющихся о дамбу Звездара.

Миф окончен. Ворон поднялся еще на ступеньку, потом еще на одну, а они продолжали неотступно следить за ним. Ворону показалось, что, с тех пор как он спустился в эту долину, луна стала больше. «Не может быть, чтобы я провел здесь столько времени, — подумалось ему. — Неужели?»

Тольтека схватил Ворона за руку. Пальцы нуэвамериканца были холодны как лед. Коре еле слышно прошептал:

— Как вы думаете, сэр, сможем мы и дальше отступать, или эти говнюки на нас набросятся?

— Почем я знаю? — ответил Ворон. Несмотря ни на что, он рассердился на Корса за грубость.

Дауид раскинул руки в стороны.

— Танцуйте! Верните Солнечного Кузнеца домой! — крикнул он.

«Победа!» — пронзила сознание Ворона мысль. Он ощутил такое облегчение, что лишь сила воли помогла ему удержаться на ногах. Он увидел, как толпа закружилась, образуя цепочку из соединенных колец, и прошипел Корсу:

— Если будем осторожны, мы спасены. Только нужно постараться их не отвлекать. Будем продолжать медленно пятиться в такт их танцу, делая остановку после каждого шага. Если мы исчезнем в лесу при последнем такте, думаю, это их устроит.

— Что происходит? — прохрипел Тольтека.

— Тихо, тебе говорят!

Ворон почувствовал, как Тольтека зашатался и привалился к нему. Что делать? — подумал он. Это тяжелый удар, особенно для того, кто не привык глядеть смерти в лицо. Если занять Тольтеку разговором, он, может быть, не грохнется в обморок, а танцоры внизу — все их внимание было поглощено красивой фигурой, которую они старательно, как дети, исполняли, — едва ли заметят, что стоящие над ними персонажи из мифов перешептываются.

— Итак. — Наблюдая за танцем, Ворон почувствовал, что пора сделать еще шаг назад. Он взял Тольтеку под локоть, заставляя повторять свои движения. — Ты пришел сюда со своим идиотским намерением спасти Эльфави. А потом?

— Я… я… я спустился на… на площадь. Они… что-то бормотали. Что-то бессмысленное, это было ужасно…

— Не так громко!

— Я увидел Дауида. Попытался с ним заговорить. Они все, все до одного стали все больше возбуждаться. Дочка Ллирдина вскрикнула и побежала от меня. Он погнался за нею и убил. Роботы-уборщики п-п-просто унесли тело. Они начали… обступать меня.

— Понятно. Теперь внимание. Еще шаг назад. Стоп. — Ворон застыл: к нему повернулось множество голов. На этом расстоянии в свете луны у них не было лиц. Когда они снова занялись танцем, Ворон перевел дух.

— Должно быть, это мутация, — объяснил он. — Мутация и генетическое отклонение, случившееся с первоначальной малочисленной популяцией. Хотя их история о том, что они произошли от одного мужчины и двух женщин, похожа на миф, возможно, это и правда. Так или иначе, у них изменилась схема обмена веществ. Например, они совершенно не переносят табака — у них на него сильнейшая аллергия. С точки зрения эндокринной системы изменения приблизительно такие же. Биологически они, вполне возможно, еще способны давать общее потомство с нами. Но в культурном отношении… нет, по-моему, это уже совершенно другая цивилизация. Теперь уже да.

— Бэйлов куст? — спросил Тольтека тоненьким голоском, дрожащим, как у обиженного ребенка.

— Да. Ты говорил мне, что при цветении этот куст выделяет ароматическое вещество. На человека с нормальной биохимией оно не действует, но у гвидионцев обмен веществ нарушен, а это вещество по химическому составу похоже на те, что вызывают шизофрению. Эти люди чувствительны к нему. Каждую гвидионскую весну они теряют рассудок.

Беззвучный танец внизу ускорил свой ритм. Ворон поспешил использовать этот шанс, чтобы подняться сразу на несколько ступеней.

— Просто чудо, что они не вымерли в самом начале, — продолжил он, когда им пришлось снова остановиться. — Так или иначе, они выжили, и начался процесс их медленной болезненной адаптации. Само собой, они не помнят того, что происходит с ними в периоды безумия. Они просто не осмеливаются вспоминать. А вы бы посмели? Вот основная причина, почему они так и не сделали научного исследования Бэйла и не приняли мер предосторожности, которые для нас самоочевидны. Вместо этого они выстроили вокруг Бэйла свою религию и подчинили ему весь свой образ жизни. Лишь в самом начале сезона, когда они еще не потеряли рассудка, но уже чувствуют, что у них в крови закипает безумие — только тогда они способны признаться самим себе, что не понимают, что с ними происходит. В остальное время года они скрывают истину под шелухой бессмысленных слов о существовании какой-то высшей реальности.

Итак, их культура не создавалась по заранее сформулированному плану. Она вырабатывалась вслепую, путем проб и ошибок, в течение многих столетий. И наконец им удалось отыскать способ свести наносимый Бэйлом вред к минимуму.

Не забывайте, их психика, по существу, отлична от человеческой. Мы с вами — это смесь хороших, дурных и средних качеств; мы всегда несем в себе свои конфликты. Но гвидионцы, похоже, проживают все свои неприятности и несчастья в течение этих нескольких дней. Им удалось случайно наткнуться на способ, с помощью которого удается избежать больших жертв. По этой же причине они так и не заселили остальную планету. Им самим причина не известна, сдерживание демографического роста — это явная попытка найти предлог, но я точно знаю, в чем тут дело: просто в других местах нет бэйлова куста. Они так хорошо к нему адаптировались, что уже не могут без него жить. Хотел бы я знать, что случится с гвидионцем, если его лишить этого периодического помешательства. Боюсь, результат будет довольно плачевным.

Их предохраняет вся материальная культура: крепкие здания, никто не живет в одиночку, никакого огнестрельного оружия, никакой атомной энергии, все, что нужно уберечь и от чего нужно уберечься на время, пока бушует ад, запирают под замок. Этот Святой Город, как, я полагаю, и все остальные места такого рода на планете, построен в виде лабиринта из множества каморок, куда можно юркнуть, спрятаться, затаиться и переждать, пока кто-нибудь буйствует снаружи. Стены здесь мягкие, земля тоже, навредить себе трудно.

Но главный барьер, разумеется психологический. Мифы, символы и обряды настолько вошли в их повседневный обиход, что они помнят их даже в состоянии помешательства. Возможно, в безумии они помнят даже больше обрядов и мифов, нежели в здравом рассудке, особенно то,