они дают много интересного, много серьезного и научного. В особенности здесь заслуживают внимания его доказательства, что Цельс читал и хорошо знал сочинения Иустина, которые были для него как бы конспектом, по которому он расположил свои опровержения христианства, и что он пользовался в своей полемике теперь неизвестным сочинением Апиона, направленным против еврейских сказаний и преданий. Стоило бы подвергнуть анализу еще пятую главу из книги Пелаго, в которой он старается на основании сочинения Оригена против Цельса восстановить подлинный вид затерянного для нас сочинения Цельса. Вопрос любопытный. Но, к сожалению, исследование этого вопроса потребовало бы мелочных справок, сверок, которые слишком утомили бы внимание читателя. А потому этот вопрос мы оставляем в стороне.

Нельзя не поставить в вину автору того, что он слишком восторженно пишет о Цельсе. Автор рисует перед нами Цельса если не гением, то, во всяком случае, высоким талантом. Но по правде сказать: тех сведений, какие мы имеем о Цельсе и его сочинении, совершенно недостаточно, чтобы судить о нем или слишком высоко, или слишком низко. Мы знаем о нем кое-что. Строгая научность, при таких условиях, требует осторожности в суждении. Для нас непонятно, почему автор отзываясь с таким энтузиазмом о Цельсе, не принял во внимание того, что римский философ, в сущности, был слепцом, который не мог оценить истинных достоинств христианства, не мог провидеть того великого значения, какого должно было достигнуть христианство во всемирной истории, а это было нетрудно для внимательного наблюдателя исторических явлений II в., ибо христианство уже сделало в это время громадные успехи, сильно поколебало идеалы и верования ветхого человечества. Что Цельс не понял значения христианства — это одно показывает нам, что он был человек далеко не проницательный, он не возвышался над уровнем других близоруких представителей языческого общества. — Восхваляя Цельса, автор относится сухо, антипатично, недоверчиво к Оригену. Ни одного доброго слова он не сказал об этом великом писателе. Он даже унижает Оригена, приписывая ему клеветы на Цельса. По автору выходит, что Цельс везде прав, а Ориген кругом виноват. Мы согласны, что полемика Цельса очень интересна, но это не должно доводить критика до положительной несправедливости.

Трудно согласиться с воззрениями автора о римской религии, которую он за ее будто бы чистоту и возвышенность религиозных представлений, не только ставит неизмеримо выше греческой религии, но готов, кажется, поставить рядом с христианством. Можно ли так говорить о римской религии, в окончательном своем периоде слившейся с греческой религией, о которой такого низкого мнения автор? Натяжны и пристрастны рассуждения автора о гуманном, кротком и добросердечном отношении Цельса и Марка Аврелия к христианам.

Последнее замечание. Автор принадлежит к той рационалистической французской школе, во главе которой стоит известный Ренан. Это нетрудно заметить при чтении сочинения автора. Самое заглавие книги изобличает его: le Christianisme naissant — указывает, что автор смотрит на христианство как явление, подлежащее тем же законам развития, как и всякое другое человеческое явление. Он допускает существование во II в. Евангелия от Матфея в какой-то редакции, отличной от редакции теперешней. Значит, он держится теории о постепенной переработке наших теперешних Евангелий. Это должно объяснять нам дух, в каком написано сочинение Пелаго.

Несторий и Евтихий (Сочинение Амедея Тъери)[134]

Nestorius et Eutychés, les grandes hérésiés du

V siècle. IV + 441. Paris, 1878. Par Amédée Thierry

A. Тьери — историк светский, не пренебрегающий, однако же, изучением и разработкой и собственно церковной истории. Его перу принадлежит несколько церковно-исторических монографий, появившихся ранее вышеуказанного сочинения и имеющих многие научные достоинства.

Не помним, чтобы в русской богословской литературе было сказано что-либо о церковно-исторических трудах А. Тьери, однако же они вполне заслуживают того, чтобы русская публика, интересующаяся богословской литературой, составила о них обстоятельные представления. Достоинства вышеназванной книги автора, которые мы ниже укажем, должны, по нашему мнению, вполне доказать нашу мысль.

Автор поставил себе задачу написать две трилогии, которые должны пополнять и пояснять одна другую и которые посвящены одной и той же эпохе V в. Первая трилогия, состоящая из трех отдельных монографий, по намерению автора изображает: «Борьбу против варваров в V в.»; эти монографии имеют следующие заглавия: 1) «Аларих», 2) «Плацидия», 3) «Последние времена Западной империи». Другая трилогия посвящена предметам церковно-исторического характера. Это «Религиозные споры V в.». Сюда относятся следующие сочинения автора: 1) «Св. Иероним», 2) «Св. Иоанн Златоуст и императрица Евдоксия», 3) «Несторий и Евтихий», сочинение, оценку которого мы хотим сделать. С этим последним сочинением задача, поставленная автором перед собой, приходит к своему окончанию.

В 50-х и 60-х гг. появилось в свет обширное сочинение (в 6-и томах) Альберта Брольи под заглавием «L’église et l’empire Romain an IVе siècle», весьма полюбившееся русской богословской литературе: из него было сделано несколько дословных переводов, немало переделок, о нем появилось несколько сочувственных рецензий в духовных журналах, из него даже до сих пор продолжают появляться переводы в последних (не так давно в «Христианском Чтении» напечатан перевод статьи о I Вселенском соборе). И это явление совершенно понятно. Сочинение отводит так много места церковно-историческим рассказам из эпохи IV в., сообщает так много интереснейших сведений из этого замечательнейшего времени церковной жизни, что увлечение им вполне естественно. Оно рисует перед нами в самых живых красках одушевленную борьбу с грандиозным явлением — арианством, подробно пересказывает события, составляющие историю двух первых Вселенских соборов — Никейского и Константинопольского. Труд Тьери, излагая историю несторианства и евтихианства, историю, главным образом, III и IV Вселенских соборов, представляет собой прекрасное продолжение труда Брольи. У того и другого автора много общего в манере изложения, в историческом методе, в характере воззрений. Кто с удовольствием читал сочинение Брольи, тот с равным удовольствием прочтет и историю несторианства и евтихианства у Тьери. Оба они дают самое интересное описание блестящей эпохи IV и V вв. Следует пожелать, чтобы любознательная публика отнеслась к сочинению Тьери с таким же вниманием, с каким и к труду Брольи.

В предисловии к своему сочинению автор старается рассеять предубеждение читателя в отношении к книге, носящей такое специальное заглавие: «Несторий и Евтихий». Читателю может представиться при взгляде на книгу, что эта книга интересна разве только для присяжных богословов, что она, вероятно, наполнена малоинтересными для неспециалиста тонкостями богословских споров, что она рассказывает исключительно историю Церкви, каковая история для многих — дело стороннее, незанимательная область науки. Чтобы вывести читателя из заблуждения, автор говорит: «Читатель ошибется, если будет смотреть на книгу как на этюд по истории чисто религиозной. Спор