Шрифт:
Закладка:
Влезать в корреспонденцию мамы Соня не решилась, а вот дневник открыла. Бабули давно не было в живых, кому станет хуже, если ее секретов станет немножко меньше? От ощущения, будто она прикасается к замурованной тайне, в груди зашевелилось зудящее любопытство, а кончики пальцев начало покалывать.
Страницы чуть склеились и поддались не сразу, хрустнул древний корешок, в воздух взвилась пыль, чуть сладковатая, как миндальный порошок. Соня задумчиво пролистала тетрадь и вернулась к началу. Привычной дневниковости в записях не было, скорее короткие наблюдения и цитаты. Даты стояли на каждой странице, по ним можно было отследить дни, когда Ольга Станиславовна открывала тетрадь.
Соня читала, стоя в мутной луже, и словно слышала бабушкин спокойный и приглушенный голос. Она и не думала, что строгая Ольга Станиславовна способна хоть на какие-то чувства, кроме надменности и самодовольства, пребывала в уверенности, что страсть в бабушке могли разбудить только коллекция слоников, новогодние игрушки и легендарное пятно на потолке.
Соня ошибалась. Оказывается, можно испытывать нежность к «изысканному папиллярному узору, к алебастровым манжетам, к манере гортанно произносить букву «р» и обыкновению до блеска натирать каблуки». В одном Соня оказалась права, любовь, пронесенная Ольгой Станиславовной сквозь годы, касалась не мужа, а соседа. Еще в юности, наблюдая за их совместной игрой на рояле и шахматными баталиями, Соня заподозрила чувства сильнее дружеских. Но в дневнике вскрылась не совсем любовь. Маниакальная нежность. Между ними никогда ничего не было, даже поцелуя, и бабушка об этом не жалела, втайне надеялась, что их чувства спасла полная оторванность от плоти.
На странице с датой смерти мужа Ольга Станиславовна написала всего одну строчку:
«Андрей нашел дневник».
Следующую запись она сделала почти через год, и потом они продолжились с такой же странной регулярностью, Соня предположила, что они совпадали с посещениями Феодосия Аристарховича. Их любовь пережила мужа бабушки и продолжилась до самой смерти Ольги Станиславовны. Теперь же ее помнила только соседка, до сих пор ревнующая покойного уже супруга ко всем Колоницким. И, как оказалось, не зря.
Добравшись до последней страницы, Соня прочитала запись, сделанную за неделю до смерти бабушки.
«Феодосий подарил орхидею, цвета лживой фуксии. Ненавижу эти цветы, корни наружу, как внутренности. Надеюсь, она сама скончается. Как предыдущие. Поставлю-ка ее в гостиной на рояле».
Соня отложила дневник и потёрла виски. Не было никакой горничной, дедушка вообще не изменял, он не простил предательства и не смог с этим жить. Предательства души, а не тела. Спрятав дневник в шкатулку, Соня плотно закрыла крышку, сожалея, что вообще потревожила прошлое. Зачем ей это знание? Как же тяжело воображать эту неслучившуюся любовь, нераспустившуюся, задавленную, в чем-то уродливую, как орхидея с кишками наружу.
Выйдя из комнаты, Соня глубоко вдохнула, открыла чат и на всякий случай очистила историю переписки с Марком. У нее другая ситуация, абсолютно другая. Ни капли не похоже. Просто небо и земля.
***
Для наблюдения за Надей Соне пришлось найти себе новое незаметное и удобное место. А самое главное – скрывающее ее от других. Широкий подоконник облюбовал Марк. Первое желание – уйти – она поборола, а потом разозлилась. Почему она вообще должна уходить? Пусть Абросимов уходит! Она первой познакомилась с Надей, первой нашла этот музыкальный оазис. А он пришелец, захватчик, тот самый, «который хуже татарина».
Соня протиснулась сквозь слушателей, присела на пуф рядом с большой, к счастью, неработающей колонкой. Надя увидела ее, петь не перестала, но кивнула и почти сразу посмотрела на Марка. Соня непроизвольно повторила за ней и тут же напоролась на его внимательный взгляд. Он стоял, сложив руки на груди, и, вторя ритму песни, слегка постукивал пальцами по плечу. Соня четко и заторможенно отмечала детали: пальцы, ладони, губы… и внезапно покраснела. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Он трогал ее грудь! Горячая волна тут же прокатилась по телу, опрокидывая в воспоминания. Соня торопливо отвернулась.
Как теперь смотреть на Марка и не думать о том, что случилось во флигеле? Позорище! Почему она вообще это допустила? Соня вздохнула. Знала почему. Она дура. Дурейшая дура. Всегда поддавалась эмоциям, а Марк вызывал их больше, чем она могла переварить и осознать. От воспоминаний её до сих пор колотило, как после вируса или кишечной инфекции. Как же это было… сладко, остро и горячо. Разве могут прикосновения вызывать такие ощущения, такой дурман?
Пока Соня пыталась с собой совладать, Надя скомкано и поспешно доиграла песню. Прижав ладонью струны, прокашлялась.
– Новое. В подарок другу. Буду заикаться и сбиваться. Не торопите.
Зрители затихли, Соня тоже прислушалась. Надя прошлась по струнам, закусила губу и повторила проигрыш еще раз. Запела как-то неожиданно.
Словами-пулями прошита,
Ты проиграл, а я убита.
И кислой быть обречена
Любовь-война.
Окутал нежностью рассвета,
Губами наглыми согрета
И сладкой быть обречена
Любовь-война.
Разбитых судеб перезвон,
А наша жизнь – оксюморон.
Кисло-сладкая волна.
Любовь-война.
Закончила так же внезапно, как и начала, просто придавила пальцами струны, и последние слова повисли в воздухе вместе с заключительной нотой, прозвучавшей протяжным стоном.
Соня не успела даже поймать привычное минорное настроение, разнежиться и пустить в себя музыку, как песня закончилась. И уже потом догнала с опозданием, шарахнула со всей силы. Соня, покачнувшись, обхватила себя руками, стараясь не развалиться на кусочки. Словно в тумане наблюдала, как расходятся зрители, пустеет помещение. Сразу стало светлее и прохладнее, но все это было снаружи, за пределами ее органов чувств.
Надя приблизилась, щелкнула пальцами.
– Сонь? Ау! Ты идешь?
Она вздрогнула.
– Дурацкая песня.
– Ну спасибо, вообще-то, я ее написала, – усмехнулась Надя, – совсем не понравилась?
Соня покачала головой.
– Музыка хорошая. Слова – нет.
Надя повесила гитару на стену, накинула клетчатую рубашку поверх футболки и снова подошла к Соне.
– Ты идёшь?
Соня нехотя встала, мельком заметила, что и Марк не ушел, так и стоит у подоконника, гипнотизирует взглядом свое отражение в стекле.
– Иду, – она надела джинсовую куртку и только потом спросила, – куда?
– Мороженое есть. У Марка день рождения. Обещал угостить.
Соня хотела отказаться, сослаться на занятость. Тем более сочинять не требовалось. Подготовка к ЕГЭ и соревнованиям высасывали последние силы и забирали все свободное время, с Сергеем они почти не виделись, разве что в школе.
Из-за этого у них заметно испортились отношения. Сергей звонил, постоянно звал в кино, в кафе и просто погулять по городу, но Соня отказывалась, упирая то на занятия
