«Комитету ветхозаветных верующих» организовать курс еврейской археологии в Варшавском университете с целью ознакомления студентов-христиан с раввинистической литературой и, таким образом, вооружить будущих польских чиновников знанием еврейского. План был одобрен правительством, и Кьярини начал читать курс лекций по иудаизму. Плодом этих лекций стало французское издание, вышедшее в 1829 г. под названием «Theorie du Judaïsme». Это была невежественная клевета на Талмуд и раввинизм, достойный аналог «Разоблачения иудаизма» Эйзенменгера. Кьярини даже не побоялся повторить гнусную ложь об использовании евреями христианской крови. Его привлекли к ответственности Якоб Тугенхольд в Варшаве и Йост и Цунц в Германии. Тем не менее, злое семя погрузилось в почву. Польское общество, издавна питавшее неприязненные настроения по отношению к евреям, все более и более проникалось антисемитскими настроениями, что нашло ощутимое выражение во время восстания 1830-1831 гг.

4. ЕВРЕИ И ПОЛЬСКОЕ ВОССТАНИЕ 1831 ГОДА

Когда под влиянием июльской революции в Париже вспыхнуло «ноябрьское восстание» 1830 года в Варшаве, оно подстегнуло ту часть польского еврейства, которая надеялась улучшить еврейскую судьбу своим патриотическим рвением. В декабре месяце один из «ветхозаветных верующих» Станислав Херниш обратился к польскому диктатору Хлопицкому от имени группы еврейских юношей, уверяя его в своем желании сформировать особый отряд добровольцев для помощи в общем деле освобождения своего Отечества. Диктатор ответил, что, поскольку евреи не имеют гражданских прав, их нельзя допустить к службе в армии. Военный министр Моравский произнес по этому поводу следующее характерное высказывание: «Мы не можем допустить, чтобы еврейская кровь смешалась с благородной кровью поляков. Что скажет Европа, когда узнает, что в борьбе за нашу свободу мы не в состоянии обойтись без еврейской помощи?»

Оскорбительный отказ не охладил пыл еврейских патриотов.

Иосиф Беркович, сын Берека Йоселовича, отдавшего свою жизнь за польское дело, решил повторить опыт своего отца и издал воззвание к евреям, призывая их вступить в ряды борцов за независимость Польши. «Национальное правительство» в Варшаве не могло противостоять этому патриотическому давлению. Оно обратилось к «Конгрегационалистскому совету» Варшавы с запросом об отношении еврейской общины к планируемому формированию отдельного полка еврейских добровольцев. Правление ответило, что община уже продемонстрировала свой патриотизм, пожертвовав 40 000 гульденов в революционные фонды и собрав дополнительные пожертвования на снаряжение добровольцев. Формирование специального

Еврейский полк Совет не счел целесообразным, так как такое действие не соответствовало задаче объединения всех граждан в защиту отечества. Вместо этого Правление одобрило распределение еврейских добровольцев по всей армии.

Отныне евреев допускали на военную службу, но больше в ополчение, чем в регулярную армию. Командующий Национальной гвардией в Варшаве Антон Островский, один из немногих лидеров повстанцев, не поддавшихся антисемитским предрассудкам польской знати, принял в свое ополчение многих еврейских добровольцев при условии, что они сбривают бороды. Из-за религиозных сомнений многих солдат-евреев от последнего условия пришлось отказаться, и был сформирован специальный «бородатый» отряд митрополичьей стражи в составе 850 евреев.

Еврейское ополчение достойно выполнило свой долг в серьезной задаче защиты города Варшавы от наступления русских войск. Сыновья богатых семей сражались плечом к плечу с детьми пролетариата. Вид этих приемных детей Польши, борющихся за свое отечество, взволновал сердце Островского, и он впоследствии писал: «Это зрелище не могло не вызвать у вас боли в сердце. Наша совесть велела нам позаботиться об улучшении этого самого низкого растоптали часть нашего населения в кратчайшие сроки».

Примечательно, что волна польско-еврейского патриотизма не распространилась за пределы Варшавы. В провинциальных городах обитатели гетто, как правило, не желали служить в армии на том основании, что еврейская религия запрещала пролитие человеческой крови. Это равнодушие вызвало гнев польского населения, которое грозило отомстить евреям, подозревая их в пророссийских симпатиях. Заслуживает цитирования замечание Островского по поводу этой ситуации: «Правда, — сказал он, — евреи провинции, может быть, и виновны в равнодушии к революционному делу, но разве можно ожидать другого отношения от тех, кого мы угнетаем?» Можно добавить, что вскоре после этого вопрос о воинской повинности, касающийся евреев, был решен сеймом. Законом от 30 мая 1831 г. евреи были освобождены от воинской повинности при уплате налога, в четыре раза превышающего тот, который они платили в прежние годы.

Когда «аристократическая революция», не заручившись поддержкой обездоленных масс, потерпела крах, революционные вожди, спасшиеся бегством за границу, предались угрызениям совести. Польский историк Лелевель, живший в Париже в качестве беженца, издал в 1832 году «Манифест к израильской нации», призывая евреев забыть обиды, нанесенные им современной Польшей, ради сладких воспоминаний о евреях. Польская Республика в минувшие дни и надежды на свободную Польшу в грядущие дни.

Он сравнивает процветание евреев в древнем польском содружестве с их нынешним положением на той же территории, под игом «венских фараонов» или на земле, «подвластной Северному Навуходоносору», где господствует террор воинской повинности, где «маленьких детей, вырванных из объятий своих матерей, бросают в ряды униженных солдат», «обреченных стать изменниками своей религии и нации».

Царство наций, — восклицает Лелевель, — приближается. Все народы сольются в один, признавая единого Бога Адонаи. Правители накормили евреев ложными обещаниями; народы дадут им свободу. Скоро Польша восстанет из праха. Пусть же евреи, живущие на ее земле, идут рука об руку со своими братьями-поляками. Тогда евреи обязательно получат свои права. Если они будут настаивать на возвращении в Палестину, поляки помогут им осуществить это завершение.

Подобные высказывания можно было услышать несколько позже в мистическом кружке Товянского и Мицкевича в Париже, где историческая судьба двух народов-мучеников, поляков и евреев, и их всемирное мессианское призвание были излюбленными темами для обсуждения. Но рядом с этими полетами «заточенной мысли» часто можно было уловить в том же кругу звуки старых антисемитских лозунгов. Парижский орган польских беженцев «Нова Польска» («Новая Польша») время от времени предавался антисемитским вылазкам, вызывая страстное опровержение со стороны Херниша, изгнанного журналиста, который напоминал своим коллегам-журналистам, что это подло. выслеживать людей, которые были «рабами рабов». Двое других польско-еврейских революционеров, Люблинер и Холландерский, разделяли все страдания беженцев и, находясь в ссылке, предавались размышлениям о судьбе своих собратьев на родине.

В умиротворенной Польше, которая, лишенная своей прежней автономной конституции, находилась теперь под властью железной руки русского наместника Паскевича, евреи поначалу не испытали ощутимых изменений. Их гражданский статус регулировался, как и прежде, прежним законодательством Польши, а не законодательством Империи. Только в 1843 году польские евреи в одном отношении уравнялись со своими русскими братьями.

Вместо старого рекрутского налога они теперь были вынуждены проходить военную службу лично. Однако императорский указ, распространявший действие Рекрутского устава 1827 г. на евреев