Шрифт:
Закладка:
Реми не представлял угрозы, пока внезапно не возникли опасения, что я могу выбрать его, а не Ламберта. Вот почему он должен был умереть. Вот почему Симон должен умереть.
Но если Ламберт сейчас ненавидит меня так же сильно, как их, то больше всего хочет отомстить. Вопрос лишь в том, кого бы он убил, будь у него такой выбор: меня или Симона? И если меня, то как пережить это? У меня есть одна идея, но, чтобы она сработала, нужно потянуть время.
Прекрасно понимая, что Ламберту не все видно из-за статуи, я осторожно опускаю руку к страховке.
– А как же другие женщины? – спрашиваю я. – Чем они тебе насолили?
– Ты ведешь себя так, словно соизволила бы заговорить с любой из этих… женщин. – Последнее слово буквально сочится презрением. – Они вызывали у меня отвращение. Готовы были на все, если речь заходила о деньгах. Ни одна из них не смогла отличить меня от брата в темноте. А Перрета и вовсе предложила нам разделить ее.
Я нащупываю пальцами семь петель на страховке, прежде чем добираюсь до застежки. Каждая петля даст мне примерно метр. Но как определить, сколько их понадобится?
– Они не оценили того, что ты мог им дать.
– Вот именно. – Ламберт качает головой. – Я считал, что ты – оценишь. И, как дурак, верил, что у меня есть шанс, пока не увидел вас с Симоном этим вечером. Тогда я понял: ты все это время притворялась, чтобы получить то, что хотела.
В какой-то степени он прав. Я воспользовалась его симпатией ко мне, чтобы пробраться в тюрьму, не пресекала его флирт из страха, что он сможет отыграться на магистре Томасе, – но не давала надежд.
Внезапно Ламберт делает шаг ко мне, и в глазах у него – убийственная ярость. Я инстинктивно отступаю назад – и выпаливаю вопрос, который не дает мне покоя:
– А Жулиана?
Гнев на лице убийцы сменяется страданием, и Ламберт сжимается, будто его ударили.
– Жулиана? – шепчет он.
Я вновь подхожу к Пьеру, сжимая в руке разомкнутую застежку страховочной веревки.
– Разве ты не любил ее? – спрашиваю я из-за спины статуи. – Она ведь любила тебя.
Он вздрагивает:
– Я поступил так из милосердия. Она не раз умоляла меня прекратить ее страдания.
Нет, она не умоляла, и Ламберт это знает. Перрета, Изабель и Николь стали жертвами ярости. А остальных он методично устранял, как препятствия на пути к цели.
Но не Жулиану. Как убийца жены торговец зерном, он не выставлял ее смерть напоказ: он позаботился о ее теле. И постарался убить ее как можно более безболезненно. Он явно сожалеет о смерти Жулианы.
И она – ключ к тому, чтобы вызвать его злость. Но пока рано это делать.
– Никогда бы такое о ней не подумала, – возражаю я. – На самом деле благодаря Симону она обнадежилась больше, чем за все предыдущие годы.
Он клюет на мою удочку – и устремляет взгляд на Симона. А я – распутываю одну из петель на талии.
– Симон был безумнее ее, – бормочет Ламберт. – Просто намного лучше скрывал это.
Мне не по себе от того, что он говорит о Симоне в прошедшем времени, но я стараюсь, чтобы голос звучал уверенно:
– Если он безумец и смог разгадать тебя, что это говорит о тебе?
Он запрокидывает голову и смеется. Невеселый смех эхом разносится вокруг нас. Вторая петля соскальзывает с талии, и я прячу веревку за каменным телом Пьера. Ламберт указывает рукой на Симона.
– Разгадай он меня, не лежал бы сейчас здесь. Он меня даже не подозревал.
Подозревал. И лишь мое сопротивление да собственный страх, что он слишком предвзято относится к кузену, вынудили Симона отказаться от подозрений. Да, он не мог предоставить точных доказательств того, кто убил первую жертву, но я доверяю его интуиции.
– Он узнал про Беатрис, – напоминаю я.
Ламберт замирает на мгновение.
– Да, – соглашается он. – Это стало настоящим сюрпризом. Или, возможно, удачей.
Я пытаюсь вспомнить, что Симон говорил о Беатрис. Если она стала первой жертвой, то Ламбертом двигала та же ярость, что и с остальными. Все они были проститутками, но Беатрис незадолго до смерти вышла замуж и, по словам Эмелин, отказалась от разгульной жизни.
«Ни одна из них не смогла отличить меня от брата в темноте», – сказал Ламберт.
К моему ужасу, Симон слегка поворачивает голову, так, что становится виден синяк на виске, а его лицо хмурится. Если Ламберт отвлечется, это сыграет мне на руку, но приход Симона в сознание – худший из вариантов.
– Кэт! – голос Реми разносится в воздухе. – Кэт! Ты где?
Вот, лучше отвлечь внимание так, чем на Симона. А пока нужно переключить внимание Ламберта на меня.
– Я думаю, ты убил Жулиану из ревности, – выпаливаю я. – Как только появился Симон, она перестала нуждаться в тебе.
Обвинение попадает если не в цель, то уж точно близко к ней. Ламберт полностью сосредотачивается на мне.
– А потом, – продолжаю я, – когда я узнала о ее душевной болезни, ты испугался, что это помешает нашим с тобой отношениям. Она просто стала для тебя еще одним препятствием.
Не стоило затрагивать эту тему: мой гнев распаляется до неконтролируемого уровня.
– А мать Агнес? – кричу я во все горло. – Женщина, которая каждый день совершала больше добрых дел, чем ты за всю свою жизнь, тоже была препятствием? – В голосе прорываются рыдания. – Прекрасная, милая, любящая сестра Света тоже тебе помешала?
– Кэт! – Реми бежит по водосточному желобу на противоположной стороне крыши.
С той стороны, откуда пришла я, тоже слышны шаги, но более медленные. Скорее всего, это Удэн. Ламберт поворачивает голову, чтобы посмотреть, далеко ли они, а я в это время скидываю еще одну петлю с талии.
Почти готово.
Симон стонет и поднимает руку к лицу. Ламберт переводит взгляд на него и не обращает внимания на меня, а я поспешно обматываю конец веревки вокруг вытянутой лапы Пьера и прижимаю ее к себе.
Пора.
– Ламберт!
Он смотрит на меня, когда я обхожу статую. Приходится пригнуться, чтобы пройти под ее крыльями как можно ближе к туловищу.
– Знаешь, что я думаю? – Я выпрямляюсь и прижимаю веревку
