Сдув с книги пыль, я раскрыл ее.

Мой тайник был цел.

Уже приготовившись уйти, я вдруг услышал, как в передней щелкнул замок.

Заткнув учебник под полу сюртука, за пояс, я приник к стене.

Тихо скрипнув, дверь кабинета приоткрылась, и в полутемной комнате собственной персоной появился адъютант московского обер-полицмейстера, князь Евгений Константинович Кобрин.

Пройдя пару шагов, он в изумлении остановился. Было заметно, что он явно не ожидал кого-то здесь увидеть. Особенно меня.

Несколько мгновений мы стояли как вкопанные и смотрели друг на друга.

В желтом неровном свете свечи я видел, как на шинели князя от тепла угасали маленькие искорки снежинок.

Комната вокруг меня поплыла и принялась тихонько кружиться.

«Сам, – пронеслось в моей голове. – Здесь. Один… Мне, в отличие от господ присяжных, не требуется никаких доводов и доказательств. Достаточно Шуры Корзунова! И Данилевского. И Барсеньева с Грузновым…»

Я вынул револьвер.

«Какая, к черту, теперь репутация, какое расследование? Зачем весь этот глупый суд, в лучшем случае доказывающий всего лишь подложность завещания, но не судящий убийцу?!» – и я взвел курок.

Князь сделал шаг назад:

– Вы совершаете очень опрометчивый поступок! Выстрел услышат!..

– И что же с того? – отозвался я. – Вашей участи это ведь все равно не изменит!..

Я увидел, как лоб князя заблестел от пота.

– Моя смерть, месье Арбелов, не принесет вам никакой пользы! – князь поднял руку. – И никому другому тоже. Но мы с вами можем договориться! Сколько вы хотели получить с этого дела?

Я не проронил в ответ ни слова.

– Даже если завещание признают подложным, – продолжил Кобрин, – едва ли вам достанется больше двухсот тысяч рублей. Я же прямо сейчас готов выписать вам расписку на эту сумму. Вы ведь хотели справедливости? Так возьмите же эти деньги! Пусть они станут разумным и справедливым воздаянием за ваши расходы и усилия!

Закрываясь от моего револьвера поднятой ладонью вытянутой руки и глядя из-за нее мне прямо в глаза, князь сделал несколько осторожных шагов в сторону письменного стола Корзунова.

– Двести тысяч? – я отступил назад, не давая ему приблизиться ко мне. – Напомню вашему сиятельству, что когда-то в моем самарском доме вы предлагали мне десять!..

– Простой торг, милейший Марк Антонович, простой торг! – улыбнулся в усы князь. – Стоящие вещи растут в цене, как и стоящие люди…

– Вы что же, действительно думаете, что сейчас от вас мне нужны деньги?

– Вам, быть может, и не очень, хотя отказываться было бы странным с вашей стороны, особенно если вспомнить об истинном положении ваших дел, – Кобрин сделал еще шаг и оказался рядом со столом. – А что же насчет осиротевшей фамилии Савельева – его вдовы и дочери? Двести тысяч – это аккурат их вдовья доля.

– Я бы поверил вам, князь, да не приходится, – не сводя глаз с моего противника, я покрепче сжал рукоятку револьвера.

– Напрасно сомневаетесь! Я всегда верен своему слову, – князь взял со стола перо. – Надеюсь, вы позволите мне здесь расположиться?

Я кивнул.

Князь дрожащей рукой отодвинул кресло, не сводя с меня взгляда, сел за стол, снял перчатки, вынул из-за отворота шинели чековую книжку в черном кожаном переплете и с выдавленной на ее лицевой стороне надписью: «Санкт-Петербургское Общество Взаимного Кредита», раскрыл ее, откинул серебряную крышку чернильницы, обмакнул конец пера в чернила и, придвинув подсвечник поближе к себе, принялся писать.

– Вы же хотели справедливости? – приговаривал он, заполняя лист. – Двести тысяч – достойное приданное для молодой девушки, не правда ли?

Я продолжал стоять с револьвером в руке и только завороженно глядел на большой перстень с алым сверкающим рубином на пальце у князя и на стальное перо, которое все тверже и увереннее скребло по гербовой бумаге, украшенной узорчатым гильошем и вензелями.

– Или же весьма солидная пенсия для вдовы, – князь бросил на меня красноречивый взгляд, – это уж как вы решите!

Князь закончил с распиской, отложил перо, захлопнул чернильницу и аккуратно промокнул исписанный лист с помощью тяжелого бронзового пресс-бювара с ручкой в виде взлетающего с воды лебедя. Затем он вырвал расписку из книжки и, помахав ею в воздухе, положил лист в маленький голубой конверт – один из тех, что хранились в ящичке вместе с листами бумаги сбоку от письменного прибора.

– Как вы можете видеть, все довольно просто, – сказал он, поднимаясь из-за стола и становясь напротив меня с конвертом в левой руке. – Прошу вас! Имя получателя этих денег вы сможете вписать сами…

Комната перестала плыть перед моими глазами. Сознание вдруг прояснилось до кристальной чистоты, и я понял или, быть может, даже кожей почуял то, что случится здесь через мгновение.

Протягивая мне зажатый в пальцах конверт, князь сделал шаг вперед и взмахнул рукой, в которой сверкнула рдяная медь.

В ту же секунду мое тело пронзила острая боль. В глазах побежали красные и черные точки.

Мой револьвер с тяжелым глухим стуком упал на паркет. Правая кисть безвольно повисла.

Схватив ее левой рукой и отступив на шаг назад, я едва успел увернуться от пресс-бювара, со свистом рассекшего воздух прямо у моего виска.

Промахнувшись, князь обхватил меня обеими руками и изо всех своих сил толкнул меня в стену, оказавшуюся за моей спиной.

Деревянные лакированные панели на стене громко хрустнули.

«Хорошо бы не кости», – подумалось мне.

Я с размаху ударил противника левой рукой в ухо, затем в живот. Князь согнулся пополам и опустился на одно колено.

Поддерживая ушибленную кисть и пошатываясь, я бросился к лежавшему на полу револьверу. Опустившись на четвереньки, я, казалось, целую вечность пытался поднять его с паркета, но сведенные судорогой руки отказывались меня слушаться.

Я услыхал за спиной свистящее дыхание и возглас, похожий на львиный рык. Потом в доски пола, на которых я только что стоял, ударился тяжелый резной стул, который непременно пришиб бы меня насмерть, не отпрыгни я мгновением ранее в сторону.

Отбросив сломанный стул, князь носком сапога пнул мой револьвер, который, блеснув вороненым стволом, улетел куда-то под массивный стол Корзунова. Затем мой противник набросился на меня сзади и сдавил мне горло.

Голова моя загудела как колокол, а из глаз брызнули яркие белые искры.

Извернувшись, я сумел двинуть локтем врага по ребрам. Он охнул и, отпустив мое горло, попытался нащупать пальцами мои глаза.

Почувствовав на своем лице руку князя, я остервенело вцепился в нее зубами.

Рот мой тут же наполнился солоноватым тошнотворным вкусом чужой крови, но