Шрифт:
Закладка:
Октавия в этом время добралась до мостика и уже запустила обратный отсчет до взрыва, должного уничтожить все живое на станции. Сама же она гордо приняла всю ответственность на себя: села на капитанское кресло и достала фотографии, опять же внимательно и бережно относясь к их состоянию и содержанию. Она не замечает попыток существ пробиться к ней через шлюз и даже стены позади, не воспринимает ни грохота Улья, ни чего-либо вокруг – лишь поглядывает на таймер с редкой периодичностью. Все внимание – на людях, самых близких и лучших из всех встреченных ею за всю жизнь. Они всегда с ней – ее семья, и плевать, что она выдумала эту семью. Так куда проще, давным-давно решила Октавия, еще в юные годы. Вроде бы идеально подходящее решение для знакомства с другими людьми и освоения нового пласта социальной жизни человека. Но тогда ее интерес к мальчикам так и не шагнул дальше желания, даже при условии вполне реальных возможностей познать нечто новое, личное и интимное.
К сожалению, она не имела примера нормальной семьи перед глазами всю свою жизнь и, даже когда пыталась изучить этот аспект, всерьез общаясь с психотерапевтами для выяснения истинности ее непонимания традиций и формальностей, Октавия всегда упиралась в простое недоверие человеческих отношений. Ей было непонятно, как можно создать семью на основе чувств. А на основе доверия? Люди в ее жизни не всегда были плохими, но с годами все больше находилось аргументов и доводов в пользу ненадежности человеческого «я». И вот ближе к тридцати годам, когда в конечном итоге пришло понимание, что уже поздно строить семью, ибо самой ей не измениться, а себя она нашла лишь в работе, то каким-то естественным образом ей стало проще жить уже с мыслью, что семья-то есть. Так оно и развилось – постепенно, кирпичик за кирпичиком: ложь знакомым о некоем парне дала в моменты почувствовать себя лучше обычного за счет отсутствия ярлыка изгоя, потом разные истории, чаще придуманные для самой себя, нежели для окружающих, а там и страх перед раскрытием фальши всех ее историй и образов. В итоге ложь, а для нее приятная и никому не вредившая выдумка, заменила реальность, став опорой большей, чем любой живой человек за всю ее жизнь. Фотографии появились незаметно: сначала хотелось визуализировать, просто представить: авось ей так понравится видеть себя с кем-то, что позволит поверить в реализацию проекта в реальности. В Сети много всего, можно взять любое фото, подкорректировать, что-то убрать, что-то или кого-то вставить – и вот оно, то, каким видится в мечтах. В один момент она все же попыталась: знакомство, целая неделя общения и личных встреч со всеми вытекающими, но потом случилось самое простое, оттого и ненавистное – и она поняла, что с выдумкой проще. Никакого хаоса, никакого страха, никакого одиночества – выдумка лишена изъянов. Разве это плохо? Многие, кто лишился близких и семьи, живут прошлым – так почему же она не может адаптировать под себя данную систему? Это делает ее счастливой, а значит, это правильно, всегда верила она сердцем. Им никогда не будет на нее плевать, как ее родителям. Они не предадут, как подруги, и не наплюют на нее, как все в ее детстве до самого совершеннолетия. Не нужно бояться их пропажи, как и их смерти.
Это являлось той единственной и сокровенной причиной ее бесстрашия, непробиваемости и даже холодного цинизма на профессиональном уровне по отношению ко всем и всему. Бояться-то нечего, смерть для нее стала лишь вопросом времени, выбрать которое будет для нее гордостью перед всеми остальными людьми. Она не верит в загробный мир, ибо там не может быть лучше, чем здесь, – а значит, и покоя ждать не следует. Как и не верит в ценность любой и при любых условиях жизни: уж если и продолжать биологическое существование, то строго осознанное и небезосновательное. И вот она долгие годы жила с мыслью о смерти, но не привычной для апатичных людей или же существующих некоторое время в глубокой депрессии, а, наоборот, как освобождение от существования в мире, где она всегда была чужой, и порой казалось, что лучшее, чем она может отблагодарить мир, – это отползти и сдохнуть, не мешать жить другим. Все, что можно было, Октавия сделала, а все лучшее в ее жизни всегда с ней, и было много раз, когда, ложась спать, она думала о них и вполне осознавала в прекрасный для себя момент, что было бы здорово уже не проснуться. Дело-то было всегда в одном – закончить эту жизнь на приятной и гармоничной ноте. Жизнь сама по себе в любом случае продолжится – Октавия знала это еще с того момента, как ее биологические родители были ею же убиты в их квартирке. Она подмешала яда в вещество, прежде чем то попало в их организм. Тогда не было злости или гнева, обиды или отмщения – ей просто было интересно, может ли что-то измениться без них. Ибо мир маленькой девочки строился лишь в пустых бесцветных стенах с презираемыми ею людьми. И вот тогда они умерли, а ей было плевать на это: волновало лишь остальное, уже без них. Хотя некий интерес к самому процессу был: каково это – покинуть мир, не зная, что ты его покидаешь? Мечтать о завтра, которого уже не будет? Или же организм дает определенные сигналы, из-за чего сокрытое нутро в генетическом коде кричит сознанию понимание грядущего?.. Ответа она так и не нашла, но вместо поставленного вопроса пришел другой, куда более простой, но не менее важный: раз смерть неизбежна, то как подготовиться? Ответ оказался сокрыт в самом источнике вопроса, а именно – причина важности осознания. Для любого человека перед смертью важен всегда один момент, самый последний: то, что будет в нем, кто будет в нем… Самые близкие люди и самые теплые чувства в самый последний момент жизни. И вот она вновь, как и много раз за всю свою жизнь, всецело принимает факт смерти, видя себя в окружении мужа и детей. Теплые и личные, лишь ее и более ничьи чувства пропитывают все ее тело, делая его немного ватным, а разум – душистым, легким. Октавия искренне и в смирении с собой делает последний момент самым главным и ценным для нее. Остальной мир – уже не ее проблема. Глаза закрыты, она улыбается, наполненная счастьем, в свой последний момент жизни.
Случилось совершенно непредвиденное – настолько шокирующее, что даже почти замучивший голод и жажда отпустили свои захваты. Рыская по всем известным локациям, глаза и руки всеми способами пытались добыть еду или воду, последняя так вообще перестала идти с потолка пару снов назад. И вот в том помещении, где лежат остатки скелета существа, чей позвоночник был переломан о стол, оказывается, все это время находился инструмент для выхода отсюда. Справа от входа вдоль стены были некие предметы, как думалось ранее, прямо в стене, прикрепленные крепко и вроде бы бесполезные, на первый взгляд. Но, начав напоследок шерстить каждый угол, надеясь перед окончательным и бесконечным сном убедиться в безысходности, коснувшись рубильника сбоку, он включил редкий свет как раз по правой стене, единственный рабочий тут. Поначалу погоду это не сильно поменяло, ибо глаза к темноте приспособились, нюх отличный, слух превосходный. Тут как не было, так и нет ни еды, ни воды. Но важно, что те объекты справа оказались ничем иным, как скафандрами, бронированными, упакованными в специальные шкафчики. Открыв один из трех, руки сразу же схватили шлем, вглядываясь в который под правильным углом получилось впервые увидеть лицо. Все происходило почти спонтанно, опережая мысль и вывод. Ощущения были странные, шрамы пусть и зажили давно, оставили тонкие линии в количестве четырех, а откинув длинные волосы, получилось увидеть глаза. И вот тут преграда практически исчезла из уравнения, а мысли о скором уходе из жизни стали вдруг такими глупыми, что получилось усмехнуться. Шквал странных мыслей и следующих за этим открытий настиг вроде бы без предупреждения, но не было ни истерики, ни слез, ни уж тем более новых и необузданных чувств. Наоборот, концентрация поразила в самое сердце, придав ранее неведомый контроль над всем, ранее казавшимся пугающим, безысходным и непреодолимым. Вопрос о том, кто ждет и где, как и почему, немного был задвинут до того момента, когда он станет актуален, ибо впереди ждало настоящее перерождение, самое приятное и даже честное в этом месте с момента рождения. Сил, конечно же, не хватало, но было достаточно для последнего, если уж на то пошло, забега. Бронированный костюм аккуратно был снят и надет, после шлема. Все происходило медленно и плавно, понятно и будто бы естественно, так сказать, дав массу странной ностальгии и новых образов. Новая одежда – лучшее определение бронекостюма, в котором чувство естественности воспаряло иными красками. Медленно подойдя к створкам в заросли, мозг уже забывает о желании покончить с собой, как и о том, какой путь был проделан, – все это прошлое. Но кое-что захотелось сделать иначе, нежели по классике идти вперед к долгожданной цели, без которой все это теряет смысл, особенно когда случился такой скачок в прогрессе понимания жизни. Вновь раздвинув створки, тамошние жители уже предвкушают издевку над добычей, прокричав своими голосками боевой клич для сбора перед любимым занятием властвования и унижения. Услышав это до конца, подождав, пока наступит идеальная тишина, он сделал первый шаг, за которым последовал новый и новый, накапливая злость и ярость, приправленную жестокой местью. Пять шагов, тишина и покой – видимо, сами жители выжидают момент для коллективной атаки, а место остановки было выбрано не просто так: в самой гуще, чтобы, когда сработает план, ущерб был максимальный. А план был таков: облить весь костюм горящей жидкостью, ранее найденной в канистре, и поджечь. Костюм выдержит – эти знания непоколебимы, а пытаться сжечь этот лес – дело гиблое: раствора немного, а потушить пламя смогут эти мелкие твари, в этом сомнений нет. Но вот, став пламенем, которое будет протаптывать себе дорогу несмотря ни на что, – это попробуй останови. Тишина достигла апогея, когда первое существо накинулось на шлем, а через секунду зажигалка уже запустила реакцию, вынудив костюм всполохнуть ярким и бескомпромиссным пламенем. Вопли раздались вокруг, растительность начала гореть, чувство долга было выполнено как никогда ранее. Задержав дыхание, он начал победный забег, возможно, последний – но точно победный. Сначала вперед: хотелось понять глубину этой территории, оказавшейся немаленькой. После – во все стороны, желая спалить это место до конца, уничтожив всех и вся. Конечного плана толком не оказалось, уж очень сильны был гнев и обида на все и вся, даже на само место, так что дыхание получилось задержать надолго, а, закрыв глаза, еще и носиться на ощупь, порой упираясь в стены, крепкие стебли и даже монстров, часть которых было приятно растоптать. Апогей – вот что это было. Не сильно дальновидный – это да, но апогей всего, чем являлась жизнь с момента пробуждения. Огонь распространился везде, где только мог, а легкие уже начали сигнализировать о недомогании. Найти обратный путь было почти невозможно, уж слишком много кругов было навернуто в этом огненном хаосе, где опять же начала давать о себе уже температура. Но то ли удача, то ли предчувствие вывели из этого уже невыносимого пекла, где, если бы еще чуть-чуть, оно стало бы могилой. Упав на колени, снимая шлем впопыхах, наконец-то получилось сделать глубокий вдох свежего воздуха. Причем, взглянув назад, он ожидал увидеть бушующее пламя и надвигающийся дым, но все это почему-то уходило куда-то наверх, словно там была вытяжка или просто пробоина. А впереди был длинный коридор, обросший частями растительности со всех сторон, некоторые из них медленно тлели. Одышка почти прошла, а вот костюм все еще раскаленный, что вынудило забежать в ближайшую душевую, метрах в пяти впереди и справа, и окатиться по полной, на удивление, еще рабочей системой водоснабжения. И вот, когда он стоял под потоком воды, каким-то странным, возможно из-за стресса, образом вспышки воспоминаний стали четче и понятнее. Даже, более того, вся эта победная минута над ужасной ситуацией, где уже почти хотелось свести счеты с жизнью, вернула ему самое главное – имя Питер Грим. Но только этому радоваться оставалось недолго, ибо в конце недлинного коридора, где как раз рукой подать от душевых, находились очередные створки очередной двери. Приглянувшись к которой он заметил новый, ранее невиданный элемент, а именно – косую желто-черную линию вокруг створок. Но в этот раз преграда не отпугнет его от самой главной цели – спастись из кошмара, как и ни одно живое существо не помешает свершить это. Отдельно это стремление подчеркнулось после прочтения того, что было написано на стене в комнате пробуждения. Вернуться к изначальному месту пробуждения пришлось лишь с единой целью – узнать то, что было написано на стене. Причем, помимо этого, на глаза попались остатки тех тел, что были употреблены в трапезу еще во время пробуждения. Тогда мозг не видел разницы – а сейчас открывшаяся правда даже несколько шокирует: съедены были не монстры, а люди, такие же, запертые в биологических саркофагах, буквально соседи по комнате. Два трупа, один слева, другой справа, они отдали свои жизни ради спасения единственной, сами того даже не подозревая, что лишний раз укрепило любовь и ценность к нынешней жизни, чье наличие здесь вот-вот обретет предысторию. Ранее язык был забыт, отчего прочесть сообщение было невозможно, – но после последних событий стресс подтолкнул к пробуждению.
