который играет со мной”. И раз ты так хочешь стать единственным наследником, благодаря этому, — она поднимает папку на уровень своей груди. — Это произойдёт. Ты станешь одним, а я уйду. Раз и навсегда. Я больше не буду частью семьи. Я больше не буду его наследницей, и всё это будет твоим. Семейная идиллия. Всё, что мне нужно, чтобы отец подписал заявление о моём увольнении, и я уйду.

Эдвард смотрит на неё так долго, что она почти видит, как в его голове собирается весь этот пазл. Даже после того, что он сделал с Дафной, даже после того, что он делал для Энтони — отец никогда бы не сделал его наследником. В паре близнецов один всегда сильнее другого. Умнее, старательнее. Ада протягивает к брату папку с документами, и тот делает не решительный шаг вперёд. Один, второй. Кладёт пальцы на холодный пластик, пока его карие глаза растерянно следят за Адалин.

— Это правда? Всё, что ты говоришь. Это правда? — его голос тихий, почти жалостливый.

— Если бы ты не тронул Дафну, — таким же тихим шёпотом начала Адалин. — После вступления в наследство я хотела отдать тебе половину. Тогда я ещё думала, что ты мой брат. Но теперь у меня нет ни брата, ни отца. Просто дай мне уйти. Я не о чём большем прошу. Только о свободе.

Пальцы Адалин разжимаются, и Эдвард отступает от неё. Его глаза впиваются в эту несчастную папку.

— Ты подпишешь? — Эдвард поднимает глаза на отца, протягивая ему документы.

— Конечно, — Энтони улыбается — хотя, правильнее назвать это оскалом. — Раз этого хотят мои дети, я подпишу. Потом потребуется только твоя подпись, Адалин.

Его длинные пальцы ныряют в кармашек пиджака, доставая тяжёлую металлическую ручку. Это было не удивительно — на таких мероприятиях вечно заключались какие-то контракты. Энтони достает стопку бумаг, кладя её прямо поверх папки, и оставляет свою размашистую подпись прямо так. На весу, в самом низу листа. Аккуратно складывает листы друг на друга, убирает их обратно, и даже ручку сверху на листы прикрепляет.

Вот так просто? Так легко? Он отдаёт ей свободу, выпускает из клетки. Ничем не угрожает, даёт ей свежий воздух. Адалин поджимает губы, переводит взгляд сначала на Женю, потом на сзади неё стоящего Николаса, потом на Илью и даже на торчащую где-то между плеч лицо Кирилла.

Он отпускает её.

— Эдвард, отдай бумаги обратно своей сестре.

Дрожащие пальцы брата берут папку, пока он такими же медленными шагами настигает Аду. Адалин же не сводит глаз с отца. К чему эта щедрость? Когда брат оказывает рядом, протягивая Вуд все подписанные документы, Адалин на радостях хватается за край папки. Пока голос отца снова не радаётся в комнате.

— Но когда будешь подписывать документы, подумай кое о чём, Адалин. Караванная улица, 11/64. Третий этаж, окна во двор.

Адалин замерла, не решаясь потянуть на себя папку. Ей этот адрес не говорил ничего, но стоило только посмотреть на отца, проследить за его взглядом, который упёрся в Илью, как осознание настигает Аду.

— Аня, верно? Факультет искусств в СПбГУ? Тёмненькая такая, с татуировками? Мои люди никогда не ошибаются, — уголки его губ дёрнулись в улыбке, когда рот Жени замолк, а Илья напрягся. — Как только ты выйдешь за дверь и подпишешь документы, дом вспыхнет, как спичка, а в новостях скажут о том, что взорвались газовые баллоны в одной из квартир. Цена твоей свободы, Адалин, — Энтони переводит взгляд на Аду. — Помнишь, я говорил тебе, что ради наших целей мы всегда жертвуем пешками. Незначительными фигурами на доске. Хочешь выиграть у меня? Решайся. Пожертвуй этой девочкой, и будешь вольна ехать куда угодно. Я отпускаю тебя.

Тихий рык послышался со стороны дверей.

— Что ты сказал? Не смей трогать Аню!

Илья рвётся вперёд, прямо на вышитое панно, но крепкие руки Ника и Кирилла сдерживают его на месте, пока Женя вырывается перед ним, пытаясь притормозить разъярённого Стрелецкого.

— Только тронь её пальцем, ёбанный ублюдок. И я вырву тебе кадык! Я убью тебя. Слышишь, французкий урод! Я убью тебя сразу же!

Мир под ногами качнулся, когда весь смысл слов дошёл до Адалин в полной мере. Взгляд помутнился, а рука дёрнулась назад от папки так, словно та была раскалена до предела. Адалин никогда не пожертвует кем-то ради собственной свободы. Жизнь другого человека не стоит её желаний. Потом… она потом найдёт другой способ сбежать.

— Вот и славно. Я так понимаю, мы все можем идти? — отец громко хлопнул в ладоши, из-за чего Адалин вздрогнула. — Никогда не ставь условия игроку сильнее, Адалин, если у тебя нет возможности идти в ва-банк.

… ей нечем ходить. Доска перед глазами пустая. Она не может отбиться, не может выиграть. Адалин резко вдыхает, поднимая глаза на Николаса. Перед ней не светлые просторный зал дворца. Перед ней залитая дождём мостовая, непроглядная тьма, в которой она видит Дафну. Её отчаяние и боль. Она слышит её голос, видит её на своей кухне, когда готовит круассаны. И почти сразу же голос Дафны сменяется голосом Николаса.

“Этой информацией нам надо воспользоваться грамотно. Не бросаться ей, не кричать о ней.”

Немой вопрос срывается в одном её взгляде, и Фейн коротко кивает.

Давай, Ада. Сделай свой ход.

— Если ты тронешь Аню, — Ада самая не ожидает, что её голос вдруг станет таким твёрдым. — Я думаю, всем будет интересно узнать… или даже увидеть, что случилось в ту летнюю ночь, верно?

Отец замирает, уже собираясь было покинуть комнату. В его взгляде лишь на секунду мелькает осознание, прежде чем он вновь надевает маску непонимания.

— О чём ты, Адалин?

Пальцы хватают папку, дёргают на себя, и Эдвард выпускает её из рук, прямо во власть сестры. Вторая рука скользит в карманы пиджака, доставая на свет слабо поблескивающую флешку. Непонимающий взгляд Энтони скользит по дочери, потом по флешке — но Адалин знала, что он давно всё понял.

— Если ты тронешь пальцем Аню, Кирилла, Женю или Илью. Если ты хоть подумаешь навредить кому-то любому, кто будет рядом со мной или Эдвардом. Если ты посмеешь влезть в мою жизнь, испортить всё, я потяну тебя и всех на дно за собой.

— И ты угрожаешь мне… чем? Флешкой?

— Я помню, как ты говорил мне, что информация самое губительное оружие. Видишь, как хорошо я внемлю твоим урокам, отец? — Адалин сжимает губы. — Я не буду жертвовать пешками. Люди, это не шахматные фигуры. Люди это люди. Они не заслуживают быть частью твоих игр. На