А на широком дворе «богатый Коледа» сеял зерно из лукошка, дети и взрослые с ликующими криками кидались вперед, стараясь попасть под благословляющий поток. Все они верили, что весна придет к ним в свой черед и за ней не нужно никуда ходить. Девичий маленький круг приплясывал вокруг костра, и девушки пели:

Там, на горе, в чистом облаке,

Ходит-пашет золотой плужок,

За ним ходит светло Солнышко,

Погоняет Громовик-Перун,

Лада Щедрая семена несет,

Семена несет, приговаривает:

Зароди, Солнышко, поле хлебное,

Будет гуще леса стоячего,

Будет выше облака ходячего!

В гридницу долетали голоса, песни, веселый шум, но Светловой ничего не слышал, не замечая никого, кроме Звенилы. Она отошла к столу и тут же вернулась с широкой глиняной чашей, приготовленной для того, чтобы обносить гостей брагой. Из бочки чародейка черпнула воды и поставила чашу к очагу. Огонь, вода и сила заклинания каждую чашу делают малым подобием Макошиной Чаши Судеб.

Опустившись рядом с чашей на колени, Звенила вгляделась в темную воду, где дрожали красно-багровые отсветы пламени. Она пыталась собрать в уме слова заклинания, но они рассыпались и таяли, как идол Зимерзлы внутри огненного круга. Но сейчас слова были не нужны. Вся душа чародейки стала один порыв, один вопрос, один ищущий взгляд, через огненную тьму дрожащей воды летящий к тайнам Надвечного Мира.

Она увидела в пламени широкую, серую в сумерках снежную равнину. Посреди равнины возвышался холм, а на склоне холма посреди липовой рощи стоял храм, поставленный в честь Макоши, Матери Урожая и Хозяйки Судеб. От земных жилищ других богов его отличала особая постройка: его стены были составлены из девяти толстых липовых бревен, вкопанных по кругу. Между бревнами оставались широкие просветы, позволяющие богине во время летнего бодрствования видеть все вокруг и дышать вольно.

Потом чародейка увидела в своей чаше другую чашу, похожую, но со знаками двенадцати месяцев по краю горла, светящихся алым огненным светом. Ярче всех горел знак просинца – месяца, наступившего этой ночью. Это она, Чаша Годового Круга, которая хранится у Макоши в Надвечном Мире, но в переломные мгновения года сливается со своим земным двойником – Чашей Судеб.

А потом из чаши глянули глаза и встретили ее взгляд. Огромные глаза без зрачка, черные, как самая темная ночь, как Велесово Подземелье, не знающее Дажьбожьего света и солнечного тепла. Их очертаний не было видно во мраке темной воды, но они были здесь и смотрели в самую душу чародейки, властно подчиняя ее себе. Глаза самой Велы, Хозяйки Подземной Воды.

Звенила отстранилась от чаши и опустила веки. Сейчас она не помнила навороженных видений, они вспомнятся потом и станут понятны. Она не помнила ни времени, ни места, ни себя самой. Ничего этого не было – были только огромные Глаза Тьмы. Они остались с ней и жили в ее душе, как два глубинных источника.

И Светловой, с тревогой и трепетом глядя в застывшее лицо ведуньи, не смел ее окликнуть.

* * *

На седьмой день нового года, когда священные костры во всех человеческих жилищах догорели и вся злобная нечисть попряталась, прогнанная набирающим силу новым солнцем, гости покидали Журченец. Вопреки ожиданиям и надеждам речевинов, Скородум отказался везти свою дочь в Славен. «Теперь я поняла, что предрекали мне боги! – объявила княжна отцу, Кременю и дружинам. – На этой дороге меня ждал Держимир, и только чудом я не попала к нему в руки. Он взял вместо меня другую, но такая жертва не принесет мне счастья. Сия дорога – неверна!»

Светловой не стал с ней спорить. Он испытал немалое облегчение, убедившись, что ни за него, ни тем более за его отца Дарована идти не намерена и ни его любви к Леле, ни благополучию его матери она ничем не грозит. Конечно, Велемог будет досадовать и гневаться, примется искать других невест… Что-то там Скородум говорил про заревическую княжну, дочь Доброволода Вежелинского… Но это было слишком далеко и неясно.

Из Журченца Светловой уезжал первым, торопясь к матери. Дарована стояла на крыльце, крепко прижавшись к отцовскому плечу, и слезы сами собой выступали у нее на глазах. Она не успела даже узнать Светловоя, но отчего-то ей нестерпимо больно было видеть, как он уходит от нее, даже не оглянувшись и ничуть не сожалея о ее отказе, равнодушно пожелав счастья, будто и не помня, что у них должно было быть одно счастье на двоих. Он ушел искать свою судьбу, а она осталась одна, брошенная на дороге, без жениха, без надежды на счастье и как будто даже без судьбы.

Услышав возле своего плеча легкий, сдержанный всхлип, князь Скородум заглянул в лицо дочери – она отвернулась, стыдясь ненужных слез, – и обнял ее за плечи.

– Не надобно нам такого жениха, – попытался он утешить Даровану. – Блаженный – по глазам видать.

При всем внешнем простодушии Скородум был очень проницателен и хорошо знал людей.

– Этот – блаженный! – вытягивая из рукава платок, с сердитым всхлипом ответила Дарована. – Сколько же меня Макошь будет мучить, батюшка? Да что же это? Третий жених от меня уходит! Огнеяр на другой женился, Светел… тот и не любил совсем. А этот… – Дарована снова всхлипнула и сглотнула, стараясь подавить плач. – Этот и вовсе блаженным оказался. Сколько же можно? Мне же двадцатый год идет! Так и помру… Вроде не кривая я, не рябая, и не дура последняя, и не сварлива… За что мне такое?

Скородум вздохнул. Он и сам не раз думал, что, выжидая для дочери подходящего жениха, может и вовсе не дождаться от нее внуков. Но всем владеет Макошь – Хозяйка Судьбы. Не бежать же теперь вдогон за человеком, который никак не сделает ее счастливой.

– Ты на Великую Мать не пеняй, – мягко ответил Скородум. – Она о тебе заботится. Может, она с твоей дороги худых людей уводит. За чужую судьбу ухватиться не дает.

Княжна не ответила, решительно прижав платок к носу и силясь больше не плакать. Слова отца о судьбе напомнили ей о цели, которую им со Светловоем не дано осуществить вместе, – о Чаше Судеб. Ведь не только у Светловоя и его странной желтоглазой девушки-ведуньи, но и у нее, Дарованы, тоже есть какая-то судьба.

Глава 4

Напрасно князя Велемога подозревали в том, что он выдумал болезнь жены, чтобы хитростью заставить Светловоя поторопиться с невестой в Славен. Жизнеслава действительно оказалась больна. Вот уже больше месяца она не выходила