губы едва шевелятся.

– Марко убьет тебя, Данте. – Голос Габриэле звучит спокойно, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающих поводья, выдают его беспокойство.

– Не убьет.

Таво наконец выпрямляется:

– Он так и сделает.

– Боги! – Данте раздраженно вскидывает обе руки в воздух. – Вы можете замолчать и послушать?

Тишина.

– Мы собираемся помочь Фэллон, в обмен на что Лор свергнет Марко.

Я смотрю на сгущающуюся тень воронов Лора, задаваясь вопросом, предвидела ли Бронвен сделку между фейри и принцем. И предупредила ли она Морргота об этом. Но потом что-то еще выбрасывает эти вопросы у меня из головы.

Лор? Я думала, что именно ты свергнешь Марко.

– Откуда нам знать, что он не подставит тебя – и нас заодно? – Янтарные глаза Таво пылают гневом.

– Потому что он не какой-нибудь сумасшедший убийца! – говорю я.

– Его зовут Багровым Вороном. – Таво вскакивает в седло, подбирает поводья. – И да будет тебе известно, Росси, он заслужил этот титул не потому, что любит красный цвет.

Мое сердце бешено колотится.

Это правда?

Что я проливал кровь? Да.

Но сколько?

Как можно меньше; столько, сколько необходимо.

Я вспоминаю о телах двух спрайтов в лесу, мои глаза горят. Неужели я действительно ожидала, что повелитель смертоносных птиц будет добрым?

Поклянись мне, что Данте не пострадает.

Клубящаяся тень превращается в двух воронов с двумя парами золотых глаз – одна пара смотрит на меня, другая на троих мужчин и спрайта, который пришел в себя.

Я клянусь тебе, Фэллон Báeinach, что твой ненаглядный принц будет жить.

Он использует фамилию отца, но я не поправляю его. Сейчас это не имеет значения.

И его не тронет, – я настаиваю, – ни Лор, ни ты.

И его не тронем мы оба.

Я жду, что клятва обожжет руки, но как кожу Энтони не повредили мои слова, так и моя не реагирует на Морргота.

Кровь ворона должна воздействовать. Подождите… он заключил сделку с Данте, не так ли?

Прежде чем я успеваю спросить, осталось ли под перьями свидетельство об их сделке, Данте говорит:

– Таво, иди разведи огонь в конюшне, мы должны выиграть время.

– Только не в конюшне! – Моя грудь вздымается. – Где-нибудь, где нет живых существ.

Данте скрещивает руки на груди:

– Отлично. Только не в конюшне.

Таво скрипит зубами.

– Я не могу поверить, что мы ей доверяем.

– Мы не доверяем ей. – Данте опускает подбородок, глаза темнее беззвездного океана. – Мы доверяем Лору.

Стальной клинок в сердце причинил бы меньше боли, чем признание Данте.

Глава 67

– Габриэле, проветри грот. – Данте поворачивает голову к черному куполу, сбрасывая мундир. Тот, который он одолжил мне, когда годы нашей дружбы для него все еще что-то значили.

Прищелкнув языком, чтобы заставить своего коня проскочить мимо меня, Габриэле протягивает ладонь, оплетенную серебристыми нитями магии. Бледные завитки развеваются вокруг его плеч, он выгибает руку дугой и посылает порыв ветра такой силы, что тот поднимает тяжелые складки моего платья.

– Вот. – Данте стаскивает рубашку и пропитывает ткань водой. – Закрой рот и нос.

Я никогда не была гордячкой, но я отказываюсь и от рубашки, и от помощи.

Вот бы он никогда не приезжал в Тареспагию.

Вот бы я не узнала, каким черствым он может быть.

Голова гудит от мрачных мыслей, я иду к входу в грот.

– Фэллон! – кричит он мне в спину.

Я сильнее сжимаю кулаки.

Данте топчет мох, низко рыча.

Я останавливаюсь на пороге, принюхиваясь, не чувствуется ли сернистый запах дыма фейри.

– Безопасно ли входить?

Габриэле смотрит на меня сверху вниз.

– Я продолжу продувать его.

Морргот не велит мне забрать мокрую рубашку Данте, и я переступаю порог. Воздух темный и тяжелый. Хотя он щиплет мои раздувающиеся ноздри и глаза, он не душит меня.

– Не могла бы ты, пожалуйста, уже взять мою клятую рубашку? – Данте прижимает ее к моей груди.

Я не касаюсь ее, поэтому, когда он убирает руку, она падает на землю между нами.

Я переступаю через нее, затем обхожу ее кругом.

– Мне она не нужна.

– Что с тобой случилось, Фэллон? – Данте говорит так близко к моему уху, что я чувствую, какие колючие у него слова. – Почему ты так озлобилась?

Я даю себе время привыкнуть к темноте, чтобы разглядеть яму, которую вырыл Сьюэлл, и говорю:

– С каких это пор отказ от мокрой тряпки делает кого-то озлобленным?

– Я не говорю о том, что ты пренебрегаешь моей помощью. Я говорю о твоей лжи и твоем отношении. Девушка, которую я знал до того, как отправился в Глейс, была милой и мягкой. Девушка, к которой я вернулся, расчетлива и колюча.

Я поворачиваюсь к нему и выдерживаю его взгляд.

– Скажи, Данте, у кого больше шансов выжить? У розового новорожденного дикобраза с вялыми иглами или у взрослого, чьи иглы затвердели? – Я надеюсь, что ясно выразила свою точку зрения. Поворачиваюсь и вглядываюсь в темноту, ища проблеск ворона Морргота.

Мягкое прикосновение перьев к костяшкам пальцев привлекает мое внимание.

Держись за меня. Я приведу тебя к нему.

Нужно ли тебе быть здесь?

Это неприятно, но я буду жить.

Я растопыриваю пальцы, ожидая почувствовать когти Морргота. Вместо этого его туманная форма скользит между моими пальцами и обхватывает их, подобно призрачной руке.

Это ощущение… Сосредоточься! Я упрекаю себя. Сейчас не время взвешивать вероятность того, что Морргот был моим массажистом.

Пригнись.

Я это и делаю.

Дыра неглубокая.

Я вздыхаю с облегчением. По крайней мере мне не нужно будет ни у кого просить помощи.

Теперь мне придется отпустить тебя.

Хорошо.

Он проскальзывает сквозь мои пальцы, как теплый поток.

Глубоко вдыхая, я хватаюсь за край отверстия, затем проскальзываю внутрь. Как и предсказывал Морргот, мои ботинки быстро коснулись земли. Я приседаю, затем провожу руками по дну, пока кончики пальцев не натыкаются на что-то твердое и холодное. Что-то, что мерцает, несмотря на темноту и тонкий слой грязи.

Я опускаюсь на колени и хватаюсь за рукоять кинжала, пронзившего ворона, чувствуя под большим пальцем надпись, полную изгибов и завитушек.

Я дергаю локтем вверх. Кинжал выскальзывает на свободу, как весло из воды. Мгновенно железный ворон исчезает в темноте. Засовывая кинжал в сапог, я поднимаюсь и выхожу, затем прохожу мимо Данте, чьи глаза следят за каждым моим движением.

Переступая порог грота, я жадно вдыхаю свежий воздух, избавляя легкие от ядовитой вони, витающей в обсидиановой могиле.

– Габриэле, брось попугая в яму и замети следы, – приказывает Данте.

Габриэле морщится. Данте присоединяется