Шрифт:
Закладка:
Застава Мацурагата, пристань Хамасаэки, провинция Хинокуни на побережье Западного моря, пятая луна третьего года (Земляного Вепря) Тэмпёходзи династии Ямато.
Фэнь, вторая дочь бакалавра Фан Цзюляна из страны Тан (печать).
Я перечитал эти строки несколько раз, пока немного не пришел в себя, а затем скрутил свиток и положил его в футляр. Пытаясь успокоиться, я откинулся на стуле и закрыл лицо руками.
— Ну что? Удивлен? Ха-ха-ха-ха. Ты понял, почему У Циньсю создал столько рисунков, но счел это недостаточным? С точки зрения здравого смысла и шести хватило бы за глаза, чтобы впечатлить Сына Неба. Да большинству и половины было бы довольно. Но У Циньсю продолжал искать потенциальных жертв, и это говорит о его патологическом состоянии. Он был точно проклят своими же картинами, и оттого помешался. Понимаешь ли ты это?
Я сидел, по-прежнему закрыв глаза ладонями, и когда слова эти достигли моих барабанных перепонок, на темном, красноватом фоне закрытых век вспыхнул первый рисунок — изображение мертвой женщины на белом. Потом один за другим слева направо проследовали второй, третий… И вот труп с холодный усмешкой на лице, что был на пятом рисунке, выполненном на пятидесятый день после смерти, остановился перед моим взором.
Я вздрогнул. Открыв глаза, я встретился взглядом с доктором Масаки — тот перебрался на стул и снова сидел напротив, скрестив руки… Вдруг меж потемневших губ доктора блеснули искусственные зубы, а красные, сплющенные мочки ушей пришли в движение. Я невольно опустил голову.
— Хе-хе-хе-хе! Страшно? Хе-хе-хе… Страшно-страшно! Когда Итиро Курэ увидел это впервые, он дрожал так же, как ты. Ужасное желание предков, что таилось в его душе, будто нефть, в которую превратились останки древних животных, вдруг вспыхнуло, разожженное ужасом, и он позабыл, кем является на самом деле. Прошлое, настоящее, будущее, свет солнца, луны и звезд — все кануло в этом огне, и сам он уподобился У Циньсю. И когда Итиро Курэ сворачивал свиток в лучах алого вечернего солнца, сидя в каменоломне в Мэйнохаме, и со вздохами глядел на запад, он уже не был самим собой. Память, способности к суждению, привычки — все пало под натиском отчаянного желания У Циньсю, которое воскресло в каждой клетке его тела. С момента помешательства и по сей день Итиро Курэ обладает психологией и разумом У Циньсю, и мы можем утверждать, что психическое состояние У Циньсю, описанное в истории свитка, и симптомы Итиро Курэ абсолютно тождественны. Иными словами, с точки зрения психопатологии Итиро Курэ — это У Циньсю тысячу лет спустя.
По мне снова пробежала дрожь, но на этот раз какая-то иная, незнакомая. Я даже присел…
— Но, чтобы понять этот невероятный феномен, мы должны прояснить ход психопатологического процесса, в котором личность Итиро Курэ была вытеснена личностью У Циньсю. Проще говоря, каким бы талантливым ни был Итиро Курэ, он знал китайский язык на уровне средней школы, поэтому не сумел бы прочитать китайский текст без огласовок длиной в четыре-пять сяку, да еще написанный мелким почерком, не говоря уж о том, чтобы понять его… Прежде всего нужно поразмыслить именно над этим. Ну как? Уже догадался?
Я смотрел на огонек в глазах доктора Масаки и удивлялся, отчего не замечал этого раньше. В горле у меня пересохло, я сглотнул слюну.
— Вряд ли ты понимаешь… вряд ли… Ведь если предположить, что Итиро Курэ прочел это сам, логика окончательно потеряется.
— Выходит… кто-то прочел вслух?.. — пораженно спросил я.
Кто-то стоял рядом и читал ему так же, как мне теперь… Это… это был…
Вдруг мое сердце, только что колотившееся изо всех сил, будто остановилось. Я увидел, как постепенно гаснет серьезный огонек в глазах доктора Масаки и приоткрываются вытянутые в линию губы, на которых совсем недавно виднелась улыбка жалости… Непринужденно выдохнув струю дыма, доктор Масаки неожиданно спросил:
— Знаешь сэнрю «Пришел в себя и вмиг писать разучился»?
Я оказался в замешательстве, будто получил невидимую пощечину, и лишь хлопал ресницами.
— Нет… не знаю.
— Как же так?! Нельзя говорить, что ты знаешь жанр сэнрю, если незнаком с «Пришел в себя…» Это прекрасные строки из антологии «Янагидару». — Доктор Масаки с торжествующим видом оперся коленом на стул, будто на что-то намекая.
— И… что же из этого следует?..
— А ничего. Игнорируя принцип психической наследственности, изложенный в этом сэнрю, ни один блестящий детектив, будь то сам Шерлок Холмс или Арсен Люпен, не смог бы раскрыть это дело! — холодно отрезал доктор Масаки, снова выпустив струю дыма, которая развеялась прямо над моей головой. Я опять захлопал ресницами.
«Пришел в себя… пришел в себя… и вмиг писать разучился… писать разучился…» — мысленно повторял я, но ничего не мог понять.
— А доктор Вакабаяси… он знает этот принцип?
— Я объяснил. И он был благодарен.
— Ого… А почему?
— Почему? Ладно, слушай… — Доктор Масаки спокойно уселся в кресло и вытянул ноги. — В этом сэнрю слова «пришел в себя» исчерпывающе описывают кризис, обусловленный психической наследственностью. То есть у человека, который пребывает «не в себе», проявляются странные животные черты — например, он сует голову в рисовую бочку, ползает, спит в подполе, закатывает глаза, демонстрируя тем самым звериную психологию давних-давних предков. В народе эту болезнь называют «одержимость лисой». Также нередко люди обнаруживают воспоминания или навыки кого-то из дальних предков. Человек, не знающий ни одного иероглифа, будучи «не в себе», начинает читать вслух и проявлять разные таланты, чем удивляет окружающих. Об этом и говорится в сэнрю.
— Что? Подобное передается от предков?!
— Недаром же это явление зовется психической наследственностью. Совершенно невежественный мужик, будучи «не в себе», может читать и сочинять стихи или, считая себя врачом, лечить безнадежно больных. Может, это и выглядит несколько загадочным, однако полностью соответствует принципам психической наследственности. Что же касается свитка… сначала там идут картины, увидев которые Итиро Курэ вмиг пришел в возбуждение и сделался У