Шрифт:
Закладка:
– Вы здесь из-за меня?
Паолина помолчала, с тихим шорохом водя пальцем по странице, – она помнила о десятках глаз, что могли сейчас наблюдать за их беседой.
– При чем тут вы?
– Вы предупредили меня об опасности. Я тогда отмахнулся, но вы оказались правы. А теперь вы здесь. Я знаю, в монастырь все приходят разными дорогами. Но, будь вы здесь по собственной воле, вы иначе отнеслись бы к новой встрече со мной. Вы могли бы меня вовсе не вспомнить, могли равнодушно поздороваться, а могли бы даже обрадоваться мне. Но вы меня боитесь, не отрицайте. Значит, я чем-то навредил вам.
Последовала долгая пауза, а затем прерывистый вздох. И Пеппо понял, что ответ он только что получил.
– Перекреститесь, – шепнула Паолина, – на нас смотрят.
Осеняя себя крестом, она снова склонилась над книгой и негромко заговорила, то и дело запинаясь, будто через силу заставляя себя отвечать:
– Джу… Пеппо, за прошедший месяц я многому научилась. И один из главных усвоенных мной уроков – нет зла хуже, чем длинный язык.
Тетивщик чувствовал, как в голосе Паолины позванивает туго сжатая пружина – так говорят люди, пытающиеся взять верх над какими-то сильными чувствами. Мерный шорох пальца по страницам прекратился, теперь сухо шелестело и поскрипывало сукно: послушница мяла полу рясы.
– Паолина, – Пеппо до боли стиснул кулаки, – я пришел не сплетничать. В тот день в Гуэрче началась странная полоса событий, и все они как-то связаны со мной. Кто-то преследует меня по пятам, не чинится ни расходами, ни потерями, и доселе мне удавалось ускользать по чистому везению. Только не всем везет, как мне. И предназначенные мне камни попадают в совсем не виноватых людей. Я должен остановить это, Паолина. Понять, кто травит меня и почему. А вы… похоже, видели его.
Послушница поколебалась.
– С вашим другом тоже что-то неладно? – спросила она осторожно и мягко.
– Годелот пропал, и я ничего не знаю о его судьбе. – Пеппо прикусил губу. – Боюсь, до него уже добрались.
Паолина вздохнула и надолго умолкла. Потом машинально перелистнула несколько страниц:
– Я мало могу рассказать вам, Пеппо, – медленно и неохотно проговорила она. – Это был монах. Роста не приметила, но выше меня, уже немолодой. Черный плащ, белая ряса. Быть может, из братьев-доминиканцев. Пожалуй, самый обычный. Хотя есть в нем какая-то странность. Какой-то пустяк, но он меня удивил. Только я не помню, что именно. А еще у него глубокий приятный голос. Очень спокойный, даже ласковый. И от этого как-то по-особенному жутко. У него был подручный, тоже монах. Вот тот настоящее чудище. Тощий, отвратительный и злобный. – Паолина зябко поежилась. – Берегитесь их, Пеппо. Это страшные люди. И если они и правда охотятся за вами – оборони вас Господь.
Тетивщик почти физически ощутил, как девушка содрогается, будто от холода.
– Паолина… Что они сделали вам? – спросил он, не надеясь на ответ, но вдруг чувствуя, как со дна души поднимается необъяснимая ядреная ненависть.
Послушница же неожиданно резко и гулко захлопнула книгу.
– Да что же за тоска! – В только что размеренном и мягком голосе прозвучал истеричный надрыв. – Сколько просить-то можно! Падуанец, не лезь в душу! И не рядись в дурака, это сестрам можешь головы морочить, а я знаю, что ты зришь куда глубже любого зрячего! Ты свое спросил – я без утайки ответила, остальное – не твое дело! А что ты беду за собой по пятам водишь – твоя правда! Дядюшку Джакопо помнишь, кузнеца, что граппой вас с другом угощал? Так вот, вечером того дня, когда меня… Словом, в тот же день его у реки убитым нашли! Кнутом весь исполосован и задушен. Вот тебе вся правда, падуанец!
Онемевший Пеппо услышал, как девушка отложила Евангелие и срывающимся голосом забормотала Символ веры. Сложив ладони, он, будто сквозь толщу воды, слушал молитву, а потом горячо и истово перекрестился. Впервые с начала своих мытарств он ощутил, что ему по-настоящему страшно.
Глава 24
Два урока житейской науки
Один… два… три…
Годелот глубоко и размеренно дышал, рефлекторно напрягая мышцы и чувствуя текущие по вискам горячие капли пота. Не вздумай орать.
Четыре… пять… шесть…
Шотландец прикусил губу, с бездумным вниманием цепляясь взглядом за солнечный блик, легкомысленно поблескивающий на сапоге капрала. Плечи свело мерзкой судорогой, словно к самой коже поднесли пылающий факел. Фарро угрюмо сопел, занося над новобранцем плеть. В отличие от тощего монаха, что истязал Годелота во время допроса, капрал не находил в экзекуции удовольствия и исполнял наказание с видом добросовестным, но хмурым.
Семь… восемь… девять…
Тонкие крученые ремешки хлестко и жгуче впивались в обнаженную спину, сдирая струпья с прежних ран. От боли ломило затылок. Молчать. Еще немного.
Десять…
Подросток изготовился к следующему удару, но Фарро вдруг остановился и бросил плеть на пол. Послышались громыхание, плеск, и на спину Годелоту полилась ледяная вода. Шотландец зашипел, зажмуриваясь, а капрал отставил бадейку на бочонок.
– Поднимайся, пострел. Одеваться пока не советую, прилипнет полотно к ранам – потом взвоешь.
Годелот медленно привстал со скамьи:
– Это все, мой капрал?
Фарро озадаченно фыркнул:
– Не хватило? Так что за печаль, иди еще чего отчебучь – полковник добавит. Только будет тебе, дуралею. Его превосходительство мальцам навроде тебя и десять редко прописывает. Не та у вас еще жила. Собирай пожитки и ступай за мной.
Годелот поморщился: снисходительный тон капрала его задел. Однако, хоть шотландец и не понял причин неожиданного полковничьего милосердия, настаивать на оставшихся пяти ударах он нимало не собирался. Подобрав с пола камизу и колет, подросток двинулся за Фарро. Тот провел его мимо пустой караулки, снял со стены факел и затопал вниз по крутой лестнице в темноту, пахнущую сыростью, мхом и кисловатым душком винных бочек. Дрожащий свет факела скользил по стенам коридора, местами позеленевшим и поблескивающим влагой. То и дело попадались массивные низкие двери, запертые на амбарные замки. Наверняка это были кладовые.
Дойдя до очередной двери, капрал снял с пояса связку ключей и загрохотал замком. Втолкнув подчиненного в карцер, он хмуро сообщил:
– Кормить будут в обычное время, но скудно. Хлеб, зелени немного и вода. Буйствовать сразу забудь, еще не так достанется. Мой тебе совет, малец: сиди себе смирно, хочешь – песни крысам пой, хочешь – отсыпайся. Чем о тебе реже вспоминать станут – тем быстрее покончишь с этой историей. Завтра костоправ заглянет, спину тебе подлатает. Ночью солоно
