Шрифт:
Закладка:
— Но я так и не получил все, что хотел, — некстати припомнил градоправитель. — Мы до сих пор не сумели отыскать карту. Как же я надеялся, что он носит ее при себе…
— Мы разыщем ее, — пообещал Советник. — Это только вопрос времени. Карта должна быть где-то во дворце. Теперь ничто не мешает вам сосредоточиться на поисках. Кроме этой девки, конечно. Я ценю ваш гуманизм, но право же, она его недостойна. Вы же слышали, как она выражается. Это ужасная, ужасная, ужасная женщина.
— Ты всегда рассуждаешь здраво, Советник… — признал Правитель Полуночи. — Я доверяю твоим решениям. Что ты скажешь с ней сделать, то и будет сделано.
— Стража! — позвал Советник.
Ни прошло и минуты, как Наёмницу швырнули во тьму. Дверь захлопнулась — навсегда. Щелкнул новенький замок.
Правитель Полуночи прислонился к двери, прислушиваясь к возне внутри.
— Ей придется долго страдать, — сказал он. — Это будет невероятно мучительная смерть. Одна из худших.
— Идемте же, господин, — поторопил его Советник.
Рот градоправителя приоткрылся, уголки губ поползли вниз. Его глаза, матово-черные, закрылись, опускающиеся ресницы отразились на щеках колеблющимися тенями. Советник сжал губы, вдруг охваченный чувством брезгливости.
— Я болен, — простонал, почти проплакал Правитель Полуночи. — Болен. Найди мне кошку, или мышь, или еще кого-нибудь.
— Идемте, — настойчиво повторил Советник. — Завтра, обещаю, вы получите все, что вам необходимо, — он бросил обеспокоенный взгляд на стражников.
«Все чаще и чаще, — отметил Советник, подхватив вздрагивающего Правителя Полуночи под руку. — Он уже не способен контролировать себя. В присутствии стражи… непозволительная неосторожность. Скоро мне придется избавиться от него — подобные развлечения невозможно утаить надолго. О дворце уже ходят скверные слухи».
Они удалились.
Наёмница лежала на колющей, неровной поверхности, окруженная кромешной тьмой. Это было все равно что погребение заживо. Ничего хуже с ней еще не случалось. Но в следующую секунду Наёмница осознала, что, насколько бы отвратительна ни была ситуация, всегда остается вероятность, что она станет еще ужаснее.
***
В глазах Вогта отразился мягкий серебряный свет.
— Это самое удивительное, что я когда-либо видел, — сказал он.
Но он еще не знал, что увидит спустя минуту.
***
Спертый, затхлый воздух было вдыхать противно, но необходимо. Наёмница все еще лежала там, куда рухнула. Упала она больно и лежала тоже больно, растянувшись на куче хлама, все еще не способная собраться с силами и встать. Из-за двери доносились возня и стук кирпича о кирпич — стражники замуровывали дверной проем.
Но куда больше этих зловещих звуков ее пугал хриплый навязчивый голос, талдычащий:
— Не-один-не-один-не-один-ты-со-мной, — и, хотя невидимка прохихикивал свою скороговорку прямо ей в ухо, она не ощущала его дыхания на коже.
Кто это? Кто это, (…), такой?! Наёмница вся ощетинилась, когда ледяная рука обхватила ее плечо. Она не ощутила ни твердости пальцев, ни их шероховатости, а только лишь холод, стремительно, глубоко проникающий под кожу, и, замычав что-то сквозь кляп, дернулась, перевернулась и рухнула чуть пониже, опять на какое-то барахло. К ее шикарной коллекции синяков добавилась еще парочка.
— Не прикасайся ко мне, гаденыш, кто бы ты ни был! — завопила она, как только ей удалось выплюнуть кляп.
Стражники за дверью замерли, прислушиваясь.
— Выпустите меня! — отчаянно выкрикнула Наёмница, решив, что теперь уже не до гордости. — Пожалуйста! Если вы решили замуровать меня заживо, то хотя бы замуруйте в одиночестве!
Работы возобновились, теперь сопровождаясь куда большим шумом: стражники то ли издевались над ней, напоминая, кто находится по лучшую сторону двери, то ли просто пытались заглушить ее вопли — ведь погребение живого человека дело, как ни крути, на любителя. Ну или же просто хотели поскорее покончить с заданием и разойтись по домам баиньки.
Когда Наёмница затыкалась, чтобы перевести дух, она слышала мерзкий смех соседа по могиле — и это заставляло ее вопли возобновиться, хотя при отсутствии достаточного количества воздуха они требовали немалых усилий.
— Вы за все ответите, поганые сволочи, (…), (…)! Вы тысячу раз пожалеете, что не повесили меня! — Наёмница не выбирала выражений.
Несмотря на все кары, которые она им обещала, по факту с каждым уложенным кирпичом ее обидчикам становилось лучше: ведь щель между потолком и поднимающейся стеной все сужалась, приближая тот сладостный миг, когда пронзительного голоса Наёмницы станет совсем не слышно или хотя бы почти не слышно. Наконец Наёмница выбилась из сил и растянулась на полу, закрыв глаза. А может, и не закрыв — сложно определить, когда вокруг все черным-черно.
— Только коснись меня, уродец, — предостерегла она невидимку.
Он хихикнул, но промолчал.
Стражники ушли. Ну и что теперь делать? Даже Вогтоус, окажись он в такой ситуации, впал бы в черное отчаянье. Ладно, для начала надо попытаться развязаться. Ей повезло — веревку затянули халтурно, и, пусть едва не вывернув запястья, она все же сумела освободить руки, а затем и ноги.
— Чего притих? — сердито осведомилась она у невидимки. — Боишься, что я тебе глаз на задницу натяну?
— О, это едва ли удастся, — послышалось в ответ. Истеричный восторг, вызванный появлением компаньонки, догорел, и теперь голос невидимки был тихий, хриплый, неуверенный, дрожащий — хотя и не похоже, что испуганный.
«Омерзительный тип», — категорично решила Наёмница.
— Не удастся? Успокаивай себя, успокаивай.
Он только рассмеялся — визгливо, прерывисто, словно ему не хватало дыхания. Впрочем, здесь каждый вдох отнимал впятеро больше сил с впятеро меньшим результатом. Да еще эта омерзительная, до рвотных позывов, вонь… Наёмница в первый же момент обратила внимание на заполняющее подвал зловоние, но, пока она пребывала в приступе чистой паники, ей было не до того, чтобы сконцентрироваться на нем. Однако теперь она просто не могла его игнорировать. Фу. Аж ноздри разъедает.
— Ты вообще в своем уме? — спросила Наёмница, вся обсыпавшись мурашками от этого смеха и вспоминая момент ужаса, когда ледяные пальцы вцепились в нее в темноте. Ко всему прочему было что-то еще, что беспокоило ее, очень беспокоило… но она пока не осознала, что именно. — Разве я сказала что-то смешное? Мне вот совсем не весело.
— Теперь тебе никогда не будет весело, — снова смех.
Наёмница подняла кулак и потрясла им, хотя в темноте такие угрозы бесполезны.
— Заткнись!
— Поверь мне, уж лучше слушать меня, чем тишину, как я слушал. Или не слушал? Просто сразу перестал существовать? А может, меня тут и не было, и я снова вру, зачем-то, — растерянное хихиканье.
Наёмница нащупала нечто достаточно ровное
